Пол Догерти - Крестоносец. За Гроб Господень

Все эти властители собрались в Константинополе, как стая хищных птиц. Император, хитрый как змея, принял их с изысканными подношениями: там были золото и серебро, дорогие ткани, украшенные драгоценными камнями седла и упряжь, новые мантии, корзины с засахаренными фруктами и винами, охлажденными в снегах с Олимпа, ларцы и сундуки, отделанные сверкающими сапфирами, кусочки слоновой кости, вышитые покрывала и искусно выкованные мечи. Алексий развлекал и угощал предводителей, а тем временем их последователи числом более семидесяти тысяч пребывали за пределами города, регулярно снабжаемые едой и питьем, но тщательно охраняемые эскадронами туркополов в остроконечных шлемах из вороненой стали или надвинутых на брови белых тюрбанах. На этих туркополах были доспехи, надетые поверх свободных камзолов, и штаны, заправленные в сапоги для верховой езды с высокими каблуками. Все они были хорошо вооружены дротиками, луками и мечами. Гуго все это тщательно брал на заметку; он очень сожалел, что предводители франков не сделали то же самое, ведь их будущие противники, турки-сельджуки, были вооружены примерно так же и в бою придерживались той же тактики «бей-беги», которая производила сокрушительный эффект.

Несмотря на всю свою услужливость и щедрость, Алексий смотрел на франков, как фермер смотрит на злых собак, которых он привел, чтобы те изгнали волков: этих собак надлежало держать под строгим контролем. Может, франки и были преданы богоугодному делу, но у него тоже были свои дела, и он был полон решимости склонить крестоносцев к тому, чтобы они сделали их вместо него. От каждого из вельмож он потребовал клятву верности, и они, после некоторых препирательств, пообещали передать в распоряжение императора все захваченные города в обмен на военное содействие и поставки провизии. Алексий в свою очередь поклялся передать в распоряжение крестоносцев двадцать тысяч воинов под командованием своего полководца, туркопола Татикия — хитрого и опытного командира, ветерана греко-турецкого происхождения. Когда-то в бою он лишился носа, и ему вставили искусственный из блестящей стали. Татикий тоже устроил франкским военачальникам несколько роскошных пиршеств. Франки, привыкшие к промозглым и продымленным помещениям с грязными коврами, отапливаемым кострами, которые разводились прямо на полу, были поражены яркими обоями, мраморными стенами, роскошными тканями и банями, благоухавшими сандаловым деревом и розовым маслом. Они общались со стройными темноглазыми женщинами в одеяниях из темно-оранжевого шелка, розового и голубого льна, подпоясанных пурпурными и золотистыми тесемками. Алексий открыл свои сокровищницы и раздал предводителям золотые монеты, а простым крестоносцам достались медные. Однако он явно играл с огнем. Когда предводители собрались для принесения клятвы, один из них бесцеремонно уселся на оказавшийся свободным трон императора, и его соратникам пришлось применить грубую силу, чтобы стащить его оттуда. Новые размолвки произошли тогда, когда некоторые из франкских предводителей открыто высказали свои подозрения относительно Алексия. Однако в конце концов соглашение все-таки было достигнуто, жребий брошен, и авангард крестоносцев должен был переправиться через пролив под названием Рукав Святого Георгия в Анатолию, где султан Килидж-Арслан рассчитывал истребить его точно так же, как он истребил орду Петра Пустынника. Этот бывший предводитель народной армии потерял всю свою харизму и теперь стал раздражительным, надломленным человеком. Он собрал жалкие остатки своих орд и сформировал из них отряд, ставший известным как «Армия Господа». Все, что ему оставалось делать, это сетовать на то, что Дух Святой покинул его и что он и его последователи понесли справедливое наказание за прошлые грехи.

Что же касается Элеоноры, то она твердо настроилась поговорить с Гуго и Готфридом. Она хорошо понимала, что в Анатолии крестоносцы столкнутся с такими же большими опасностями, как и в Склавонии, и поэтому настойчиво пыталась при каждой возможности устроить допрос Гуго, но тот упрямо уходил от ответов до тех пор, пока не настал канун Дня святого Афанасия. На следующий вечер было назначено пиршество, на которое Гуго собирался пригласить авторитетных руководителей братства и попытаться с их помощью учредить в нем порядок даже более строгий, чем первоначально. Накануне вечером он, Готфрид и Теодор взяли с собой Элеонору и повели ее в город по узким проходам и переулкам мимо рынков и базаров, мимо смрадных сточных канав и людных набережных. Наконец они вышли на огромную площадь Августеон — обширное пространство, залитое солнцем, отражавшимся от матово-белых мраморных портиков и стен, сплошь отделанных золотом, серебром и бронзой. Над площадью возвышалась огромная статуя Константина, а чуть поодаль виднелся извилистый вход в собор Айя София — Святая Мудрость — с позолоченным куполом. В нем нараспев молились длинноволосые священники и курился ладан.

Внутри собора Теодор сначала показал им изображение святой Девы Марии, из глаз которой беспрестанно капали слезы; потом каменные скрижали, принесенные Моисеем с горы Синай, бронзовые трубы Иисуса Навина, повергшие стены Иерихона; а также жезл Аарона. Они разглядывали все эти реликвии под беспрерывный речитатив «Господи, помилуй». Под конец Элеоноре показали различные изображения лика Спасителя; ее провели от одной стороны алтаря к другой, демонстрируя рисунки и иконы, обрамленные золотом, серебром и драгоценными камнями.

— Смотри, Элеонора, — прошептал Гуго, — видишь, они все одинаковые или почти одинаковые.

Разные изображения отражали различное индивидуальное видение Божественного лика, однако между всеми ними было заметное сходство: вытянутое лицо с выразительными глазами, тонкий нос, полные губы и волевой подбородок. Это был человек с усами, бородой и длинными волосами рыжевато-коричневого цвета, собранными по обе стороны в косы так, как это до сих пор делали некоторые евреи-мужчины. После этого друзья покинули святое место и, перейдя через площадь Августеон, остановились, чтобы полюбоваться двенадцатью бронзовыми фигурами, которые двигались, показывая направление ветра. Потом Теодор вывел их через лабиринт переулков к причалам — настоящему вавилонскому столпотворению, где слышались пронзительные крики на различных языках народов мира. Грек-наемник снял в таверне недорогую комнату над лестницей и заказал вино, хлеб, а также сильно сдобренное специями рыбное блюдо, которое он аккуратно разложил по мискам.

Было видно, что Гуго и Готфрид стали полностью доверять Теодору. Элеоноре это нравилось. Теодор был их единомышленником, и за последние несколько недель ее восхищение эти добродушным, решительным и рассудительным человеком лишь возросло. Он улыбнулся и подмигнул ей, когда Готфрид прочитал благодарственную молитву перед вкушением пищи. Какое-то время они ели молча, а потом Гуго собрал остатки пищи с тарелки кусочком хлеба, бросил его себе в рот и молча уставился на сестру.