Мика Валтари - Тайна царствия

– Когда он умер, земля вздрогнула, – пробормотал Аденабар, – и я уверен, что он в самом деле Сын Божий. Однако ты не мог поступить иначе, и теперь его больше нет, он никогда не вернется.

– Мне хотелось бы побольше узнать о его царстве, – осмелился вставить я.

Клавдия посмотрела на нас расширившимися глазами.

– А если бы он вернулся? – спросила она. – Что бы вы стали делать?

При этом в ее голосе прозвучало столько уверенности, что у меня по коже пробежали мурашки; мне пришлось сделать над собой усилие, дабы вспомнить, что я собственными глазами видел как Иисус умер на кресте.

Понтий Пилат сочувственно посмотрел на нее и заговорил так как говорят с душевнобольными:

– Пусть возвращается, дорогая, я ничего не имею против! Мы об этом еще поговорим.

В зал бесшумно вошел слуга и вызвал секретаря прокуратора.

– Через несколько минут у нас будут свежие новости, – облегченно вздохнул Пилат – Не будем больше говорить об этом неприятном деле!

Трапеза завершилась в атмосфере глухого раздражения. Со стола убрали, и мы вернулись к вину. Чтобы развлечь женщин, я напевал модные александрийские песни, затем Аденабар удивительно приятным голосом спел легкий куплет, придуманный солдатами двенадцатого легиона. Вскоре вернулся секретарь, и чтобы продемонстрировать нам полное доверие, Понтий Пилат позволил ему доложить при нас о том, что ему удалось узнать. Из этого я сделал вывод: нанятые римлянами шпионы каждую ночь приходили в крепость для доклада.

– Землетрясение вызвало большую панику: в храме занавес разорвался сверху донизу – начал секретарь – Человек, предавший назаретянина, вернулся сегодня к священникам и швырнул им в лицо тридцать сребреников, которые те ему заплатили. Первосвященник пребывает в небывалой ярости, потому что два члена синедриона, Иосиф и Никодим, сняли тело Иисуса с креста и захоронили его в могиле, вырытой в скале неподалеку от места казни; а Никодим, кроме савана, достал сто фунтов смеси мира и алоэ, чтобы произвести достойное погребение.

В остальном горожане по обычаю мирно празднуют наступление Пасхи, а ученики Иисуса волшебным образом исчезли. Синедриону удалось внести спокойствие в умы, объявив: «Пусть лучше погибнет один человек, чем весь народ!» Во всяком случае, о назаретянине никто больше не вспоминает. Я бы сказал, что суеверное уважение, которое он внушал людям, было перечеркнуто его позорной смертью безо всяких чудес.

Скриба посмотрел на нас, прокашлялся, попытался изобразить улыбку и, наконец, решился продолжить:

– Существует еще одна вещь, о которой не хотелось бы говорить, однако мне стало об этом известно из двух совершенно различных источников: Иисус якобы угрожал на третий день воскреснуть. Не знаю, откуда исходят подобные слухи, но только первосвященник, которому они тоже хорошо известны, ищет способ предупредить подобное событие.

– А что я говорила? – победоносным голосом воскликнула Клавдия.

– Естественно, это не значит, что он верит в это воскрешение больше остальных, – поспешил добавить скриба – Однако вполне возможно, что его ученики способны выкрасть тело, чтобы затем мистифицировать простых людей. Вот почему священники и члены синедриона сходят с ума от ярости – ведь труп не был сожжен на свалке вместе с двумя другими.

– Из-за этого человека мне не дано даже насладиться покоем ночи! – с горечью сказал Пилат.

Эта наивная история привела его в такое беспокойство, что он даже отозвал в сторону меня и Аденабара, чтобы еще раз удостовериться в смерти царя иудеев. Собственными ли глазами мы видели, что он умер и можем ли мы подтвердить, что солдат пронзил его сердце?

– Этот человек умер на кресте, – хором поклялись мы, – и больше никогда не сможет ходить.

Выпитое вино, события, свидетелем которых я стал, и чувства, которые при этом испытывал, не дали мне спокойно спать ночью, и несмотря на крайнюю усталость, мне все время снились, кошмары; помимо этого мне мешали песни, которые всю ночь горланили пьяные офицеры. Кроме этого, на рассвете меня разбудил резкий звук труб из храма, эхо от которых прокатилось по всему городу. Мне сразу же вспомнилось все, что я видел, и все события, участником которых я стал; воспоминания о царе иудеев сразу же привели меня в беспокойство.

Чтобы прояснить собственные мысли и не забыть ничего из того, что случилось у меня на глазах, я сел писать тебе письмо и занимался этим до тех пор, пока Аденабар с опухшими глазами и все еще гудевшей от выпитого головой не пригласил меня спуститься во двор, если я желаю немного поразвлечься. Во дворе уже стояли люди, посланные синедрионом во главе с первосвященником, которые требовали, чтобы их принял прокуратор, несмотря на то что наступивший день был субботой, и к тому же необычной. Понтий Пилат спустился с опозданием, и когда он, наконец, появился, то начал с упреков по поводу того, что они нарушают всеобщий покой.

Посланцы, терзаемые заметным беспокойством, возразили, что они пришли предотвратить возможность последующего обмана который мог оказаться хуже первого, если бы ученикам назаретянина удалось выкрасть его тело и затем повсюду рассказывать о том что на третий день он воскрес, вот почему они пришли настоятельной просьбой выставить у его могилы пост из легионеров, не будучи уверенными в собственных стражниках. И еще, в целях большей безопасности они попросили опечатать захоронение печатью правителя, поскольку ни один иудей не осмелился бы ее нарушить. Пилат обозвал их глупыми бабами и принялся насмехаться над ними.

– Похоже, после смерти он внушает вам еще больший страх, чем при жизни!

Тогда они пообещали ему назавтра принести множество даров – по субботам каноны их религии строжайше воспрещают что-либо носить. Понтий Пилат в конце концов удовлетворил их просьбу и отправил на пост у захоронения двух солдат в сопровождении легионного скрибы. Последнему была поручена миссия опечатать гробницу, но только не личной печатью прокуратора, а печатью двенадцатого легиона. Он также приказал, чтобы на ночь пост был усилен четырьмя или восемью солдатами на усмотрение офицера, прекрасно понимая, что двое легионеров ночью за пределами крепости не смогут чувствовать себя в безопасности.

Полагая, что прогулка мне полезна, я пошел вместе со скрибой. На месте казни все еще возвышались три креста, испачканные кровью. Их горизонтальные перекладины были убраны в момент снятия тел. Неподалеку от этого места, в красивом саду, в скале была вырублена могила. Вход в нее завален большим камнем, и едва хватило бы сил двух человек, чтобы сдвинуть его с места. Стояла жара, и скриба решил не входить в гробницу, тем более, что стражники заверили его: после Иосифа и Никодима, предавших синедрион и установивших при помощи двух слуг этот камень, к могиле никто не приближался.