Мика Валтари - Тайна царствия

Раб озадаченно посмотрел на зажатый в его руке свиток.

– Не прорицатель ли ты или маг, если тебе известно название книги, которую я читал хозяину?

– Ни то, ни другое, но благодаря моему приемному отцу Манилию я немного разбираюсь в астрономии. Слышал ли ты что-нибудь о его книге под названием «Астрономика»?

– Нет, – ответил раб, – но мне хорошо известно, что римляне все переняли у греков; они переводят произведения на латинский язык и затем присваивают авторство.

В вопросе национального достоинства этот окованный раб был действительно силен!

– А что ты думаешь об иудейском пророке?

– Я – грек, и иудейские таинства навевают на меня скуку, потому что в них речь идет о невидимой силе. Для меня это лишь слова, на которых моя мысль не задерживается и продолжает дальше свой путь. Уже однажды было доказано, что черепаха может быть быстрее зайца: я раб с самого рождения, и войдя в роль черепахи, не стараюсь, по примеру иудеев, превзойти Гомера или Эзопа.

В этот момент в комнату вошел Симон Киринейский, я внимательно к нему присмотрелся: одетый наскоро плащ был в дырах и имел неопределенно-темный цвет, однако его борода была хорошо ухожена; средних лет, большой и крепко сложенный человек, лицо потемнело от солнца, а его большие узловатые руки выдавали в нем человека, привыкшего работать в поле.

Присев на стул с пурпурной подушкой, как это подобает хозяину дома, он нетерпеливым жестом приказал рабу удалиться.

– Что тебя привело сюда, римлянин? – без приветствия начал он – Что тебе нужно от меня?

Прежде чем заговорить, я осмотрелся вокруг и убедился, что нас никто не слышит.

– Мне рассказывали, что ты тяжело переносишь воспоминание о своей встрече с Иисусом из Назарета, – открыто без обиняков сказал я. – Мне также стало известно, что ты искал встречи с его учениками, но они не пожелали тебя принять. Прошлым вечером, во время первой стражи, я виделся с двумя из них, но они отказали мне в помощи. Я тоже нахожусь в поисках пути, и если можешь, помоги мне!

Как-то странно склонив голову, Симон наблюдал за мной из-под лохматых бровей.

– Лично я ничего не ищу! – ответил он – Кто мог сказать тебе такую чушь? Свой путь я нашел уже давно и доволен им!

Я внимательно посмотрел на него и неожиданно понял, что странная манера склонять голову и опасливый, недоверчивый взгляд выдавали в нем бывшего раба; я попытался разглядеть его лодыжку: нет ли на ней следов от кандалов, но Симон, заметив направление моего взгляда, быстро спрятал ноги под мраморный стул.

– Ты наблюдателен! – с иронией заметил он и ударил в металлический гонг небольшим молоточком. – Я действительно бывший раб, и табличка со свидетельством вольноотпущенного была мне выдана десять лет назад. В Киринее я разбогател на торговле зерном, а затем перебрался в Иерусалим, где жил еще отец моего прадеда. У меня два сына, и мне не хотелось бы, чтобы они терпели насмешки из-за моего происхождения. Однако я действительно родился рабом, так же как мой отец и мой дед, и похоже, рабство навсегда оставляет свой след, даже если здесь никто не обращает на это внимание. Как ты можешь убедиться, я живу как цивилизованный человек: у меня есть свое место в синагоге и в театре, я плачу воспитателю сыновей и надеюсь получить для них право национальности.

Вошел слуга с серебряным подносом и из изысканно украшенного графина налил мне в чашу темного вина. На подносе лежали медовые пряники и черный ржаной хлеб. Симон Киринейский взял глиняный кубок, наполнил его водой, отрезал кусок хлеба и, сдув с него пыль, принялся жевать, запивая водой. Меня это ничуть не удивило.

– Знаешь, мне уже надоели все эти сладости! Дай мне попробовать твоего хлеба, – сказал я ему. – Твое вино, конечно, чудесно, но позволь мне довольствоваться водой, которая, как мне кажется, принесена из живительного источника.

– Да, из одного дальнего источника, – объяснил он – Еще ребенком, когда я работал под африканским солнцем на полях, я мечтал об этом, так же как о куске ржаного хлеба с отрубями, о горошке и ячмене. Позже, когда я разбогател, какое-то время я пил вино, но вскоре заметил, что оно не имеет для меня никакого вкуса; мне также подавали плавающие в меде пирожные, жаренных газелей с острыми соусами, но я понял, что с большим удовольствием ем хлеб со свежими овощами, которые, кстати, прибавляют мне здоровья. Моя жизнь полна неожиданных поворотов, и я повидал в ней больше, чем ты, римлянин, можешь себе представить.

I Тон его рассказа вовсе не свидетельствовал о преисполнявшей его горечи, скорее он просто констатировал факты.

– Мне потребовалось немало времени, чтобы по-настоящему осознать, что я отпущен на волю и могу делать все, что захочу. До сих пор я сплю на твердом ложе для рабов, потому что от мягких кроватей у меня болит спина. Мне хорошо известно, что надо мной посмеиваются, когда после осмотра полей или оплаты поденщиков я собираю на своих землях хворост и с охапками его на спине возвращаюсь домой; не хочу говорить ничего плохого о том, как другие распоряжаются деньгами, но расточительство не приносит мне никакого удовлетворения. Когда я был совсем маленьким, меня стегали до крови за то, что я собирал сухой коровий навоз и чертополох, чтобы моя мать могла разжечь огонь под глиняным котлом. Так вот, теперь, когда я собираю настоящий хворост на собственных землях и приношу его в собственный дом, это доставляет мне настоящую радость.

Он добавил:

– Я, быть может, строгий хозяин, потому что не терплю лености тех, кто работает на меня, но я никогда не запрещал сборщику оливок спуститься с дерева и сотворить молитву в девять часов. Кроме того, больше всего я сам люблю копаться β земле и, закатав рукава, сам берусь месить тесто.

Слова лились потоком, словно он хотел избежать вопроса, ради которого я к нему пришел.

– Таков избранный мной путь. Я долго размышлял о свободе человека и пришел к следующему выводу: необходимо дать другим жить так, как они хотят, не навязывая им собственной свободы или собственных удовольствий. Возможно, вернувшись в Иерусалим, я поступил опрометчиво, однако отец и мать внушили мне, что здесь находится земля обетованная. Они сами учили меня всему, что знали о Боге Израиля, потому что у рабов не было ни синагоги, ни учителей; как и мой отец, я не прошел обрезания и знаю очень мало о союзе Бога с народом Авраама. Но мне известно все о торговле зерном, и я бы еще больше разбогател, если бы перебрался в Рим. Однако зерно, которым за бесценок питается этот город, обагрено кровью, и рубцы от кнута на моей собственной спине тому свидетельство. Кроме всего прочего, человек с тоской думает о Боге, о молитвах своих отцов, и его всегда тянет в место, откуда произошел его род. Я никогда бы не смог стать римлянином и не представляю себе, что постоянное накопление богатства может иметь конец. Моих средств достаточно для меня и моих сыновей, и я поместил их так, чтобы обезопасить от возможных осложнений. Теперь у меня только одно желание: жить праведной, богобоязненной жизнью, следовать законам, не причиняя вреда другим, радоваться тому, что мне нравится. Вот тот простой путь, который я избрал.