Гамаль Аль-Гитани - Аз-Зейни Баракят

Аз-Зейни встретил его с распростертыми объятиями. Заговорили о том, что происходит в Аль-Азхаре. Многие семинаристы открыто обсуждают особу султана, критикуют Закарию и самого Аз-Зейни.

— Я пришлю тебе имена семинаристов-смутьянов, — говорит Аз-Зейни. — Да, между прочим, что в последнее время слышно об этом парнишке, как его по имени?

— Саид аль-Джухейни?

— Да-да, о нем.

Закария улыбнулся.

— Ни одно его движение не ускользает от наших глаз. Мы знаем о нем больше, чем он сам о себе. После замужества своей Самах он сильно загрустил. Мы думали, что он бросится в Нил или примет яд. Потом он стал частенько заглядывать в кофейню Хамзы и подолгу сидеть в одиночестве. Иногда с ним бывает один из его приятелей, по имени Мансур.

— Мансур? — переспросил Аз-Зейни.

— Да, Мансур ар-Руккайбий. Я достаточно знаю о нем. Он разумнее своего дружка и приносит нам пользу.

Аз-Зейни сделал движение рукой.

— Хорошо, давай вернемся к Саиду.

— Он стал заядлым курильщиком и пристрастился к новому напитку, который пришел к нам из Йемена и называется кофе. Через несколько месяцев после свадьбы своей любимой Самах Саид стал частым посетителем дома Сунийи бинт аль-Хуббейзы. Отправляется туда каждый вторник. В чем тут секрет — мы не знаем.

Аз-Зейни наклонился вперед и подпер рукой подбородок:

— Увеличить число твоих людей, наблюдающих за ним, для того, чтобы они ловили каждое его движение и чтобы он чувствовал, что за ним следят…

Закария кивнул.

— Мы сделали даже больше: я приказал своим людям неотступно следовать за ним и время от времени неожиданно выкрикивать имя Самах… Он чуть не рехнулся…

Аз-Зейни засмеялся.

— Превосходно, прекрасно… А как прошла молитва?

— Зацеловали мне руку.

Аз-Зейни засмеялся громче.

— Послушай, Закария, тебе нужно завоевать еще большее их расположение. Завтра садись на коня, и пусть один из твоих людей оденется крестьянином, а другой — мамлюком и «мамлюк» начнет избивать «крестьянина». Тут ты слезай с коня, принимай сторону крестьянина и хватай мамлюка. Разыгрывай такие сцены почаще, и аллах заставит людские сердца возлюбить тебя. Когда прибудут иноземные соглядатаи, они впервые в истории увидят человека, который являет собой не только пример великого соглядатая, знающего свое дело, но и любимого и уважаемого людьми. Это поможет нам в установлении справедливости и равновесия.

Закария молчал. Мысль Аз-Зейни понравилась ему. Он чуть было не забыл, зачем пришел. Догадался ли Аз-Зейни о цели его прихода и поэтому оставил свои занятия ради беседы? Не отложить ли разговор об эмирах? Но если Аз-Зейни не узнает, зачем Закария приходил, он будет ломать голову над причиной его прихода. После молчания, длившегося всего несколько мгновений, но показавшегося особенно тягостным из-за слабого света единственной свечи, Закария неожиданно сказал:

— Ты будешь убит, Зейни…

Аз-Зейни стал слушать его…

Через два дня, когда Закария прогуливался в саду своего дома, перед ним неожиданно предстал Аз-Зейни. Он обнял Закарию, смахнул настоящие слезы волнения, навернувшиеся на глаза, и произнес: «Человеку, подобному мне, не прожить без тебя, Закария!» После этой встречи Закарии показалось, что он чувствует скрытую симпатию к Аз-Зейни, в особенности после того, как тот принял совет Закарии ночевать в разных местах по его указанию и под его защитой. Но был ли Закария искренен с Аз-Зейни? Нет. Сдаться, отказаться от своего прежнего решения — это равносильно самоубийству. Чтобы утвердиться в неизменности своего решения, Закария начал проращивать семена старого, давно похороненного им плана. Он вызвал Абу-ль-Хайра аль-Мурафи. Абу-ль-Хайр, старый соглядатай, служил какое-то время в захолустье в Верхнем Египте. Несколько дней тому назад он прибыл в Каир. «За свою жизнь, — говорит он, похваляясь, — я разорил десятки домов и разбил такие семьи, которые, по мнению всех, невозможно было разрушить». Если Абу-ль-Хайр начинал кружить вокруг человека, тот в конце концов неизбежно оказывался повергнутым, в особенности если Абу-ль-Хайр узнавал, что дела у этого человека идут хорошо и он счастлив а своей семье и со своей женой. Абу-ль-Хайру нравится, когда радость становится горем, веселье — печалью, а довольство — унижением. Он не покладая рук трудится, чтобы разрушить счастье, испортить радость людям. Он пускается в пляс от радости, когда жену отвергает муж.

Закария рассматривает его вытянутое лицо, горб, согнутую дугой спину, глаза, которые всегда смотрят вверх. Время от времени Абу-ль-Хайр с силой выпускает воздух через ноздри, как будто он испытывает смущение и хочет спросить о том, что должно произойти в следующую минуту…

Месяц зу-ль-ка’да 920 года хиджры

Из записок венецианского путешественника Висконти Джанти, который прибыл в Каир во второй раз в 917 году хиджры и после недолгого пребывания там отправился в путешествие по Сирии и странам Хиджаза. Вернувшись в Каир, он вновь задержался в нем на некоторое время. На этот раз он знал язык жителей этой страны и уже не нуждался в помощи арабского переводчика.

Я не ношу одежду турецкого купца: дело в том, что население и полиция следят за каждым османом. Если схватят, то в лучшем случае передадут его главному соглядатаю государства, чтобы тот подверг пленника жестокому допросу и заставил сказать, какие сведения ему поручено собирать и передавать турецкому султану. Я вышел на улицу с короткой палкой в руках, чтобы отгонять от себя собак. Город бурлил. Очень редко жители восточного города, особенно женщины, выходят из дома после вечерней молитвы. В особенности это касается Каира, порядок в котором поддерживает сильный человек, неукоснительно следующий всем предписаниям религии. Незыблем его авторитет среди людей. Он и был причиной всеобщего возбуждения. Я имею в виду Аз-Зейни Баракята. Никто до него еще не удерживался так долго в этой должности, хотя положение здесь переменчиво и часто тот, кто вечером владел этим местом, утром уже терял его. Я заметил, что фонари висят только перед лавками. Старик сидит у старой стены: я вижу его и днем и ночью, ни один мускул на его лице не дрогнет, словно он каменное изваяние. Я припоминаю, что видел его в прошлый свой приезд. Он совсем не изменился. Мне бы хотелось понаблюдать за ним, чтобы узнать, когда он ест, когда разжимает руку, держащую посох.