Светлана Кайдаш–Лакшина - Княгиня Ольга

Беседуя с болгарским царем Петром, княгиня Ольга даже мысленно не винила его в прошлом. Будучи родственником византийского императора, он не мог не предупредить его о движении русских судов…

Бедный! Он во всем советовался с ним, почитая великим другом и не ведая о том, что это был настоящий коварный враг. Все советы, что давал император болгарскому царю Петру, шли во зло…

Все это проплыло в голове княгини Ольги как видения давно ушедшей жизни…

— Нянька, как зовут царского брата? — наконец спросила она.

— Бонном. Бояном, — повторила нянька.

— Да, да, конечно ей ведь и в Царьграде называли это имя… Но помнится, что о нем шла дурная слава — будто занимается он магией и способен к оборотничеству: может стать волком, а потом из волка опять вернуться в человека. «По–нашему, это волхв, — подумала тогда княгиня Ольга. — Значит, сын царя Симеона — не христианин».

— A поп при нем чудной, поп да не поп, — сказала нянька. — А царский брат все на гуслях играет и песни поет…

Княгиня Ольга вдруг будто почуяла острые ароматы цветов в царьградском императорском саду. Упоительный запах роз. Белые и розовые олеандры. Синяя гладь морского залива. Русские ладьи на ней… Давно это было… Давно…

Она поняла, что должна вспомнить, о какой ереси толковал ей в Византии болгарский царь Петр. Он ведь еще жив, но, видимо, братья не общаются. А славянское имя его деда Бориса–Михаила было Боривой, вспомнила она. И еще при дворе говорили, что какой‑то живописец так изобразил картину Страшного суда, что тот немедленно крестился…

— Нянька, хочу еще твоей похлебки! — сказала княгиня Ольга и села на ложе.

Нянька налила ей осетрово–рачьей похлебки, и когда княгиня Ольга вернула ей пустую утицу, та сказала:

— Этот Боян все посматривает на Малушу… Она от него и сбегает, по–моему, а не от болгарки Млады… Глаза у него страшные, горящие, правда, как у волка… Увидит ее — сразу песню запевает… Я бы тоже убежала от такого… — добавила нянька. — Так и ходит, так и смотрит, так и поет…

«Все это мне для того, чтобы я не убивалась по Порсенне, — сказала себе княгиня Ольга. — Боль выбивается новой болью. А если и та и другая невыносимы? Тогда наступает конец. Надо скорее вставать на нога…»

Примечание автора

О том, что сын болгарского царя Симеона (правил в 893–927 годы) Боян, брат болгарского царя Петра (правил в 927–969 годы), занимался магией и оборотничеством, нам известно, от посла германского императора при константинопольском дворе Лиутпранди. В народной молве Боян слыл оборотнем.

«Слово о полку Игореве» начинается со слов о «вещем Бояне», знаменитом певце:

«Старый Владимир» — это сын князя Святослава и Малуши, внук княгини Ольги и князя Игоря.

Вполне возможен приезд Бояна Симеоновича на Русь с книгами из знаменитой библиотеки отца — царя Симеона. После внезапной смерти царя Симеона (27 мая 927 года) библиотека его пропала, а потом многие книги из нее объявились на Руси. Тайна эта до сих пор тревожит воображение историков.

Такой знаток древнерусской литературы, как академик Д. С. Лихачев, отстаивал гипотезу, что «старый Владимир» — это именно Владимир Креститель, Владимир Красное Солнышко русских былин, а не Владимир Мономах, его правнук.

«Слово о полку Игореве» написано около 1187 года, спустя 170 лет после смерти «старого Владимира» в 1015 году, но память о «вещем Бояне» сохранялась в преданиях.

Любимым изречением княгини Ольги было: «Земного не сведал о небесном пытаеши». Еще никогда оно ее не подвело. Иногда себе говорила: «Земного не сведая, о небесном глаголаши».

Так сокрушала в себе гордыню.

Ослабевшая после болезни, княгиня–Ольга не сразу догадалась, что нянькины слова о мрачных глазах болгарского царевича Бояна и его заглядываниях на Малушу были более всего вызваны просьбами ее и желанием уехать из Киева до возвращения князя Святослава. Зная привязанность к себе княгини, Малуша надеялась на ее твердость воли и бесстрашие. На ее самовольство, наконец. Однако княгиня Ольга знала, что Святослав любил Малушу, и не могла помыслить, чтобы позволить ей поступить против повеления князя. Только с разрешения Святослава Малуша могла уехать в свое село… «Нет, нет и нет», — сказала себе княгиня Ольга, которую удивляла решимость молодой женщины удалиться от мужа, от близких, от своего дома в столь трудное для себя время.

— Нянька, тебя Малуша просила повлиять на меня? — спросила она.

— Просила, просила, голубонька моя… — засмеялась нянька и тут же вздохнула: — Нелегко ей, ой, нелегко…

И будто отвечая на непроизнесенный вопрос княгини Ольги, нянька продолжила негромко:

— Малуша — разумная и знает, что дитя следует носить в тишине и покое, а тут — какой покой?.. Боян рыщет, где бы ему столкнуться с Малушей… Болгарка Млада все хохочет и хохочет, скачет, словно коза по горкам… От Бояна укрывайся, от хохота Млады скрывайся, за Святославом гляди, куда пошел и что сказал… Сильная Малуша выбрала тишину… В Малушине речка, и холмы и вербы… Неспокойно стало у нас, княгинюшка…

Это княгиня Ольга и сама понимала, чувствуя, что неспокойствие стало одолевать весь дом, и не только терем, но… И… может быть, и Киев? После смерти Порсенны у нее будто прервались тесные связи с жизнью, она даже не подозревала, как много значил в ее жизни этруск. Его беззаветная любовь к ней и Святославу, в которой она не сомневалась, служили для нее тем уголком, где душа отдыхает от тревог и беспокойств — это было надежно.

Покой, покой! Его захотела Малуша. И можно ее понять: после всего «пережитого из‑за Марины добавилась еще неясность (или даже только подозрение на эту неясность) с болгаркой — все это могло лишить последних сил… А они так нужны, нужны, даже если родится внучка или внучек, а не та светозарная звезда, обещанная Анозой–Фаридом.

— У Малуши есть голова! — сказала нянька. — Она знает, что бороться с любой женщиной ей можно только после родов. И чем успешнее они будут, тем легче ей станет потом… Если же неудача… Нельзя и подумать о горе…

— Малуше не придется ни с кем бороться, — вяло отозвалась княгиня Ольга, — Святослав ее любит…

— И–и-и, княгинюшка! Отлюбил — разлюбил, перелюбил… Любит и кот мышку… Прости меня… Устала Малуша, пусть едет.