Иван Ефремов - Таис Афинская

Кончилась теплая вавилонская зима. Близкое лето грозило жарой, по-прежнему без вестей от Александра. Лисипп решил осуществить поездку в Эриду. Шутя, ваятель говорил, что Эриале и Эрис отправились в Эриду с Эрифилом. Четверо друзей поплыли вниз по Евфрату. Гесиона осталась дома поджидать Неарха, хотя и клялась, что это будет в последний раз, или она покинет его навсегда. Река на юге разделялась на множество рукавов, стариц и проток, образуя громадное болото в полтысячи стадий протяженностью — сплошное море тростников и осоки. Только очень опытные кормчие могли разыскать в этом лабиринте главное русло, отклонявшееся к западу, где вязкие глины и солончаки охраняли восточный край сирийской пустынной степи. Они проплыли около пятидесяти парасангов, или полторы тысячи стадий, за три дня, не приставая к берегу ни на час. Дальше Евфрат тек широким руслом, направляясь на восток. Ещё через двадцать пять парасангов река стала огибать с севера каменистую возвышенную равнину, где некогда располагались изначальные города Месопотамии. Болота и солончаки простерлись на левый берег к северо-востоку и востоку. Нескончаемое пространство тихой воды, болот и тростников, населенное огромнейшими кабанами, доходило до русла Тигра и ещё дальше, приблизительно на тысячу стадий.

На пятый день плавания, к вечеру, они причалили к древней, наполовину разрушенной пристани на правом берегу реки, с лестницей из огромных глыб камня. Отсюда широкая дорога, утонувшая в горячей пыли, повела их сначала к развалинам города незапамятной древности, а затем, минуя их, дальше на юго-запад к небольшому городку на плоском холме. Величественные развалины с убоги ми новыми жилищами и большой постоялый двор окружали три великолепных храма. Два из них, вернее один, более целый, напомнил Таис главное здание святилища Кибелы и похожие постройки Вавилона и Сузы. Третий храм, со следами неоднократного восстановления, отличался особенной архитектурой. Платформа с закругленными углами, облицованная кирпичом, поддерживала его основание. В центре её широкая лестница вела к иортику портику из трёх колонн под тяжёлой пирамидальной крышей невысокого преддверия. Позади этого помещения поднималась огромной высоты круглая башня с несколькими скошенными уступами. Если бы у ступенчатой башни Этеменанки перекрыли косыми крышами все уступы, сузив их ширину, получилось бы здание, похожее на эту башню.

Предупрежденные о приезде гостей, жрецы и служители встретили экбатанцев на платформе, отдавая им поклоны с достоинством и смирением. Среди них преобладали темнокожие, вроде знакомых Таис индийцев, приезжавших в Экбатану.

После церемонии приветствий четверых гостей препроводили в боковой придел, приспособленный, очевидно, для отдыха и ночлега, подали орехи, финики, мед, ячменные лепешки и молоко. Путники насыщались после омовения. Вошел высокий жрец в белой одежде с густой бородой до глаз и присел на скамье, избегая, однако, соприкосновения с чужеземцами. Таис увидела, как Лисипп начертил в воздухе знак и показал глазами на нее. Жрец встал, видимо взволнованный, и тогда Лисипп вторично начертил в воздухе овал. Жрец сделал приглашающий жест и повел Таис с Лисиппом через высокий и узкий проход в помещение внутри башни. По дороге к нему присоединились ещё двое: темнокожий и широкоплечий, с выпуклой сводом грудью, меньшего роста, но, видимо, громадной силы, а другой одетый в цветную одежду вавилонянина с тупо подрезанной узкой бородой и гривой завитых волос. Этот последний оказался переводчиком на койне. После обмена какими-то сведениями (Таис поняла, что посвященные орфики имеют доступ к тайнам храма) оба жреца выразили готовность служить эллинам своими познаниями.

Как бы желая доказать это, Лисиппа и Таис привели в длиннейший коридор, по стене которого блестели вертикальные ряды туго натянутых серебряных струн разной длины. Высокий жрец шел, касаясь то одной, то другой группы струн, отвечавших красивым, долгим стоном, разносившимся эхом по каменному проходу.

— Это звучит в каждом человеке, соединяет поколения, — пояснил жрец, — сквозь века и проносится в неизвестную даль грядущего. Если понимаете этот символ, то не нужно разъяснять другой. — Индиец показал на глубокие канавы поперек коридора, перекрытые досками с изображениями зверей или сказочных чудовищ. Таис посчитала это разъединением поколений темнотой и невежеством, доводящими человека до озверения. Она не постеснялась спросить у индийца. Жрец приветливо заулыбался.

— Первые капли дождя не напитывают землю, но предвещают ливень плодородия, — сказал второй темнокожий жрец. — И вы тоже — капли. Удалимся для беседы в место ненарушаемого покоя.

Таис подумала об Эрис. Чёрная жрица отпустила ее, надеясь на Лисиппа. Конечно, у неё хватит ума, чтобы не разгуливать по чужому храму. Жрица сама, она знает правила…

В круглой невысокой зале на выступах квадратных полуколонн горели какие-то странные факелы, без дыма и копоти. На циновках были разбросаны большие подушки из мягкой, тонкой кожи. Такие же подушки составляли меблировку отведенной женщинам кельи. Здесь стояли ещё два небольших восьмигранных стола и твердые табуреты темного дерева, на которые уселись оба жреца.

Таис заметила между колоннами раскрашенные изображения зверей, знакомых ей лишь по рассказам: тигров, носорогов, диких быков. Чаще всего попадались изображения слонов, исполинских животных, известных в Месопотамии и иногда приводимых в Вавилон, но никогда не изображавшихся в местных храмах, дворцах или на воротах, подобных воротам Иштар. Тяжёлый ароматичный дым из двух бронзовых курильниц ложился в зале голубоватым туманом.

— Что хотите вы взять темой беседы? — спросил темнокожий жрец, явно старший по рангу величественного высокого индийца.

— На протяжении нескольких лет нашей дружбы моя ученица не раз задавала мне вопросы, на которые я не сумел ответить. Может быть, вы, владеющие тысячелетней мудростью, соблаговолите просветить обоих, — скромно сказал великий художник.

Его простота и искренность понравились индийцам.

— Знание подобно добру, — ответил старший жрец, — не должно разбрасываться как попало. Подобно богатству или военной силе, знание, попав в негодные руки, служит глупому возвеличению одного народа и унижению других. Кроме того, и это очень важно, великие открытия вроде того, что Солнце — шар, вокруг которого ходят планеты, и сама Земля — тоже шар, а не плоская, и висит в пространстве, могут разрушить веру в тех богов, что созданы лишь человеческим воображением. У мудрого познание не сокрушит веры в величие мира и целесообразность его законов, которые так хорошо чувствуют поэты и художники. Глупец лишится вообще всякой веры и скатится в чёрную яму бессмысленного животного существования. К счастью, тупость невежды спасает неосторожных открывателей истины — им просто не верят или осмеивают, как получилось с вашим философом Анаксагором, впервые в Элладе учившим, что Солнце раскаленный шар. От этого «смешного заблуждения» даже великая его мысль о «Нус» — мировом разуме, совпадающая с нашей философией, не оказала на эллинов заметного влияния. Ещё раньше был у нас исполин мысли Анаксимандр, который учил, что человек явился в результате длинной цепи поколений животных от первичных рыбообразных существ. Он же понял безбрежность космоса и обитаемых миров. Был Алкмеон, врач, ученик Пифагора, который открыл за два века до нашего времени, что мозг есть орган разума и восприятия чувств. Он же узнал, что планеты вращаются по орбитам, и также подвергся осмеянию. Но орфическое учение, индийское по духу, взято или от нас или наших общих предков, и вы свободны в овладении мудростью без тупого самовозвеличивания.