Валентин Пикуль - Фаворит

— Мешкать нельзя, — намекнул он женщине.

Под руки уже волокли священника Алексия с крестом. Старец ни в какую не желал впутываться в престольные авантюры.

— Сколько ж лет тебе, старче? — спросил гетман.

— Да уж сто одиннадцатый годик напал.

— Неужто самому тебе жить не прискучило?

— Видит Бог — притомился я.

— Тогда приводи солдат к присяге, а завтра и под топор оба ляжем, заодно отдохнешь от жизни… Виват Екатерина Вторая!

Измайловцы разом опустились на колени, присягая императрице на верность. Лишь один офицер вздумал сомневаться.

— Ты чего там хрюкаешь? — спросил его Орлов.

— Не хрюкаю, а людским языком сказываю, что нельзя давать присягу Катерине, покуда от присяги Петру не отрешились.

Это были последние слова в его жизни.

— До чего щепетильный народ пошел на Руси! — сказал Алехан, легко, будто тряпицу, перекидывая убитого через забор…

— Пошли… с Богом! — скомандовал гетман.

Через мосты Сарский (Обуховский) и Новый (Семеновский) начиналось шествие Екатерины к престолу, которое возглавлял Мафусаил в епитрахили. Плотность людской массы была столь велика, что, не вмещаясь в узости улиц, солдаты с треском обрушивали заборы, вытаптывали клумбы и огороды. Все дрожало и тряслось от яростных воплей:

— Виват Катерина! Матка наша… урррра-а!

Голштинский принц Георг проснулся от шума. Кинулся к генерал-полицмейстеру Корфу, спросил его — как немец немца:

— Was ist das?

— Ich Weib nicht, — отвечал Корф, пожимая плечами.

Обоюдное непонимание двух персон было рассеяно явлением вахмистра Потемкина; принц ему обрадовался:

— Вот мой адъютант, сейчас он все объяснит…

Корф (опытный, ибо давно жил в России) не стал вмешиваться, когда вахмистр схватил фельдмаршала за ухо, крича:

— А-а, гольштинише швайн… плех зольдатен, плех!

От удара под зад, произведенного преданным адъютантом, его высочество (уже готовый управлять Россией в отсутствие императора) пулей вылетел на лестницу, где его приняли солдатушки, бравы ребятушки. Они устроили принцу такую хорошую баню, что от него остались только тряпки мундира и еле дышащая плоть. После такого «рукоделия» принца швырнули в подвал, где уже сидела его жена — принцесса. Факт есть факт: принцесса была абсолютно нагишом.

Не она же сама разделась, а ее раздели.

Но бабу мучил не стыд, а потеря драгоценностей.

— Боже, — навзрыд рыдала она, — какие дивные бриллианты отгранил для меня ювелирный бригадир Позье… Где они теперь?

Часы русской столицы показывали около восьми утра. Примерно в это время граф Гудович на цыпочках прокрался в спальню Китайского дворца Ораниенбаума, тронул спящего Петра:

— Вы собирались сегодня пораньше выехать.

— Куда? — сонно спросил император.

— Вас в Петергофе ожидает супруга, дабы увеселениями пристойными совместно отпраздновать канун Петрова дня, а вечером ею будет дан в вашу честь торжественный ужин в Монплезире.

— Отстань! Я спать хочу…

Гудович проследовал на половину Елизаветы Воронцовой.

— Встал? — спросила она, прихорашиваясь у зеркала.

— Дай-то Бог, чтобы к девяти растолкать.

— Вот и всегда так! — надулась Лизка, украшая свою грудь двумя мушками (сердечком и корабликом). — Налижется с вечера, а потом не добудишься… ладно. Никуда еще не опаздываем. Приготовь пива, чтобы поскорее в разум пришел…

Гудович выставил бутылки с пивом к дверям императорской спальни. Набил кнапстером трубки и стал ждать девяти часов. Со стороны парка тревожно перекрикивались павлины.

Дальние барабаны оглашали окраины столицы. Было уже не понять, где войска, где народ — все перемешалось в одну галдящую массу, а впереди катила в карете Екатерина (по-прежнему в трауре). Раздалась бранная музыка, певуче воскликнули серебряные горны — это явилась на рысях славная Конная лейб-гвардия, и Екатерина снова узрела Потемкина… В этот момент он показался ей прекрасен! Работая локтями, императрица с трудом пробилась в переполненный собор. Не успела лба перекрестить, Орловы потащили ее прочь:

— Не до молитв ныне — спеши во дворец…

Алехан вскочил на левую подножку кареты, на правой стоял генерал Вильбоа с громадной связкой ключей от арсеналов; Конная гвардия заняла внутренние посты в Зимнем дворце. Екатерина, следуя в комнаты, опять обратила внимание на Потемкина — ах, с каким проворством он занял пост возле ее дверей… Почти со стоном, разбитая от немыслимой толкотни, Екатерина бросилась в кресло:

— Полжизни за чашку кофе! Боже, какой день…

По строительным лесам на самые верхние этажи дворца карабкались сотни людей из простонародья столицы, проникали внутрь через распахнутые настежь окна, свитки и фартуки горожан замелькали среди мундиров гвардии и кафтанов вельможных.

— Никого не изгонять! — велела Екатерина. — Я всем им благодарна… Пусть они тоже радуются со мною!

Алехан (уже малость подвыпив) сказал Екатерине:

— Дорога на Петергоф и Ораниенбаум ведет через Калинкин мост, который надобно сразу же пикетировать конницей.

— За дверями стоит вахмистр Потемкин, передай ему, Алексей, чтобы брал шквадрон Конной гвардии и занимал мост немедля. Верю, он ради меня сделает все, как надо… Я просила кофе, люди!

В этой суматохе кофе она так и не получила, с жадностью выпила кружку сырой воды.

— Следите за иностранцами, — наказала она. — Особенно за всякими немцами… от них можно ожидать любой пакости.

Она творила дела открыто: секретов не было, да и не могло их быть, если все — от мала до велика — против ее мужа.

— Пить в кабаках невозбранно, — велела Екатерина. — Виноторговцам денег за вино не брать. Я сама за все выпитое расплачусь!

Несмотря на дармовщинку, пьяных нигде не было (они появились после полудня, «но лезли более целоваться, чем в драку»). Дома столицы пустовали: всеобщее оживление выгнало жителей на улицы, за печами в жилищах присматривали детишки и немощные старцы. Панин посоветовал Екатерине перебраться в старый Зимний дворец; он был совершенно пуст, будто его ограбили, — не нашли даже ножей и вилок, чтобы перекусить…

Наспех было собрано генеральное совещание близких.

Главный вопрос — что делать с Петром III?

Решили сообща — заточить его в Шлиссельбурге.

— Но там уже заточен Иоанн Брауншвейгский.

— Ивашку — в Кексгольм! — рассудил Григорий Орлов. — Слава Богу, чего другого, а тюрем на Руси — хоть отбавляй…

Петр был низложен, но отречение еще не состоялось.

Все делалось наскоком, сгоряча, весело и решительно. Генерал Савин уже скакал в Шлиссельбург с приказом вывозить императора Иоанна Антоновича в Кексгольм, а его камеры срочно готовить для Петра… Екатерина мучилась неизвестностью: