Адам Фоулдз - Ускоряющийся лабиринт

Он уходил из леса, от доктора, от других больных, от издевательств Стокдейла. Одолевая несмолкаемый шум деревьев, пробивался к тишине. Белый день. Мягкий ветер в лицо. Выбирая дорогу до Энфилда, он ошибся. Заглянув по пути в трактир, спросил, куда теперь идти. Миновав Энфилд, встал на Большую Йоркскую дорогу, по которой шагал на север, пока не стемнело.

С наступлением сумерек его начало шатать. Надо было поесть, хотя бы хлебнуть воды, но он опасался вызвать подозрения. Ноги ослабли, коленные чашечки пронзила острая боль. На глаза ему попалось обнесенное забором пастбище с прудом и скотным двором. Приподняв гнилые доски, он прополз за ограду. Там обнаружился роскошный тюк клевера, шесть на шесть футов. Забравшись на него, Джон почувствовал в уставших ногах отголоски ходьбы. Он погружался в клевер, словно спускающаяся на землю птица, уходил все глубже и глубже. Спал он беспокойно, и снилось ему, что рядом лежит Мария, но потом ее у него забрали. Проснулся он затемно, один-одинешенек. Почудилось, что кто-то совсем рядом произнес: «Мария», однако, обыскав скотный двор, он никого не обнаружил. Подняв глаза к небу, он нашел Полярную звезду и лег головой на север, чтобы, проснувшись, знать, куда идти.

Поднялся он поздно. Было уже совсем светло, утренний туман рассеялся, да и роса почти высохла, и все же его никто не заметил. Возблагодарив Господа, он вернулся на дорогу.

Он шел, опустив голову, не обращая внимания на редкие кареты, считая пройденные мили. Еще немного, и надо будет поесть или хотя бы выпить, придется искать еду.

Он снял ботинки и высыпал колкие камешки. Подметки стерлись и начали рваться. Скакавший навстречу, в сторону Лондона, всадник сказал: «А вот и еще один косарь не у дел» — и бросил ему пенни, засверкавший на солнце. Джон поднял монетку и крикнул вслед всаднику слова благодарности. Свой пенни он обменял на полпинты пива в таверне под названием «Плуг», где укрылся от проливного дождя, без устали барабанившего по толстому неровному стеклу в окне таверны.

Вновь отправившись в путь, он миновал за милей милю, сам того не замечая, но к ночи голод и усталость сделали свое дело, и мили стали длиннее. Дойдя до деревни, он решился постучаться в один из домов и попросить огня, чтобы разжечь трубку, а потом попытать милосердие здешнего викария. Старуха провела его в маленькую гостиную, где девушка расшивала кружевами подушку, а напротив нее сидел джентльмен и глядел во все глаза. Джон спросил, как найти дом викария, но никто ему не ответил. Может, у него пропал голос? Но ведь он явственно себя слышал. Старуха принесла ему горящую свечку. Он втянул дым, голова закружилась. Девушка что-то сказала, не поднимая головы. Джентльмен улыбнулся.

Вновь выйдя на дорогу, он натолкнулся на разговорчивого и участливого селянина, который шел ловить почтовую карету. Тот сообщил, что викарий живет очень уж далеко, пешком не дойти. Джон спросил, где тут можно устроиться на ночлег, нет ли поблизости, к примеру, амбара с сухой соломой. Селянин ответил, что неподалеку есть постоялый двор «У барана», и велел идти за ним. Однако Джон далеко не ушел, вскоре ему пришлось присесть отдохнуть на груду кремня. В желудке жгло от голода, ноги отказывались идти. Селянин был добр и не торопился уйти, но, заслышав звон церковных колоколов, все же поспешил прочь, чтобы не упустить почтовую карету.

Постоялого двора Джон так и не нашел. Он прилег отдохнуть в тени вязов, но шумевший в их кронах ветер не давал уснуть. Когда начало темнеть, он встал, чтобы отыскать место получше. В разрозненных домах вдоль дороги, таких уютных и таких отчужденных, уже горел свет.

В конце концов ему попалась на глаза вывеска «У барана», но денег у него не было, так что зайти внутрь он не решился. К дому был пристроен сарай, но мимо то и дело сновали люди, и Джон не осмелился к нему приблизиться. Вместо этого он вновь двинулся в путь. На дороге было темно, а там, где на нее отбрасывали тень деревья, ветви которых тихо колыхались на ветру, еще темнее.

Подойдя к скрещению двух дорог, он от усталости не смог сообразить, где север, а где юг. И решил, что ничего решать не будет, а просто пойдет куда глаза глядят, но вскоре понял, что ошибся и снова идет туда, откуда пришел, с каждым шагом становясь все ближе к Фэйрмид-Хауз, к Лепардз-Хилл-Лодж, к темному лесу. Уже не в силах идти, лишь еле-еле шаркая ногами навстречу тьме, он слушал собственное горестное поскуливание. Ему даже показалось, что он и не идет вовсе, а топчется на месте в бесконечном мраке. Вдруг впереди задрожал свет, то опадая, то поднимаясь с каждым его шагом. Застава. Когда он, наконец, добрался до двери и постучал, глаза уже не могли вынести этого света. Появившийся на пороге человек со свечой в руке просверлил его недружелюбным взглядом. Язычок пламени уплывал куда-то вбок. Джон спросил, правильно ли идет на север. «Вон за теми воротами», — ответил человек и захлопнул дверь.

Джон словно обрел второе дыхание. Шагая, он мурлыкал себе под нос старую песню о Марии с гор [26] Песня Роберта Бёрнса, написанная в 1792 г. . Выпевал ее имя. Все ближе и ближе к ней.

Но силы вновь оставили его. Заприметив у дороги дом с большим крыльцом, он заполз туда и растянулся на досках. Ему как раз хватило места, чтобы вытянуть шишковатые ноги. Он напомнил себе, что надо будет подняться раньше здешних жителей. От дома исходил покой, к которому он потянулся, словно ребенок к матери. Все обитатели дома спали. Он слышал их храп и поскрипывание соломенных матрасов.

Проснувшись на рассвете, он вновь ощутил прилив сил. На западе небо было белым и голубым, а на востоке, прямо над головой, раскинулась дорога, вымощенная ярко-розовыми облаками. Джон вознес хвалы двум своим женам, своей дочери — королеве Виктории, и вновь тронулся в путь.

Пройдя несколько миль, он остановился отдохнуть у ограды какого-то поместья. Из ворот парка вышла высокая цыганка. Джон спросил, куда это он пришел, она объяснила. С виду она показалась ему женщиной честной и порядочной. Они дошли вместе до ближайшего города, и всю дорогу она едва слышно напевала. А там посоветовала Джону засунуть что-нибудь в шляпу, чтобы выпрямить тулью. «Слишком бросаетесь в глаза», — сказала она. Когда им пришла пора расставаться, поскольку ей нужно было в другую сторону, она подсказала ему, как пройти короткой дорогой мимо церкви, но он не решился срезать путь, ибо из-за голода и усталости боялся заблудиться.

Мир вокруг него начал гаснуть, исчезать. Остались лишь боль в коленях, голод, тяжесть в руках и биение в левом боку. У поля вдоль дороги он увидел сточную канаву и прилег туда поспать. Проснувшись, обнаружил, что замочил бок. Но поднялся на ноги и пошел во тьму, в ночь, во всеохватную мглу.