Владимир Мартов - Юность Карла

Все сразу заулыбались. Слова Шарля приободрили их.

Посыпались шуточки в адрес друг друга, встречаемые одобрительным смехом.

Правда, Харольд так, на всякий случай — не разгневать бы лесных эльфов — огляделся по сторонам и осенил себя крестным знамением.

Это вызвало новый взрыв смеха.

— На лошадей! На лошадей! С нами Бог! Мы франки, нас ничто не может остановить! — прокричал Шарль, и вся ею маленькая компания двинулась в путь.

Куда?

Дальнейшее их путешествие напоминало блуждание во тьме египетской.

Неожиданно Оврар, обладавший острым зрением, вскрикнул и указал на мерцающий чуть в стороне огонек. Это могла быть только одиноко стоящая ферма какого-нибудь местного жителя. Затем замерцал другой огонек в той же стороне. Третий. Четвертый. Огоньки двигались, и сразу стало ясно, что это факелы движущейся группы всадников.

Но кто они?

Юноши постарались поближе прижаться к деревьям, стараясь слиться с ними, и затаились. У них не было достаточно сил, чтобы сражаться с таким большим отрядом. Это вполне могли оказаться воины одного из не подчиняющихся никаким законам баронов, грабящие всех подряд.

И опять зрение Оврара оказало им услугу. Он вдруг воскликнул:

— Олень там был, у Ганелона, или не олень, но лопни мои глаза, если это не преподобные оруженосцы Святого Петра.

Так и оказалось. Эскорт Папы под покровом ночи двигался по дороге, направляясь в сторону того самого постоялого двора, где расположился граф Ашер.

Это была редкая удача!

От волнения Шарль забыл об усталости. Он достиг цели и встретил гостей из Рима.

Когда посланные вперед всадники эскорта узнали, что Шарль специально прибыл, чтобы приветствовать их от имени франков и короля Пипина, его провели к закутанной с головой фигуре на белой лошади. И он услышал, как усталый голос спросил, обращаясь к одному из выезжавших вперед всадников:

— А где же король?

Шарль слез с лошади и, запинаясь от волнения, попытался объяснить, что король Пипин ждет Папу в своем замке в Тионвиле, а он, его сын, послан специально встретить и сопроводить его святейшество, но сбился и умолк. Не зная, что следует говорить в таких случаях, он в растерянности ждал. Словно эхо на его импульсивную речь откликнулся другой голос, на чистой латыни. Очевидно, высокие гости из Рима почувствовали разочарование, оттого что их не встретил король, и сейчас о чем-то негромко переговаривались между собой.

Пытаясь понять их чужеземную речь, Шарль внезапно осознал, что отец ошибся, что не его надо было посылать встречать святого отца, а кого-либо из опытных, знающих чужеземные правила людей или даже самого ученого Фулрода. Уж тот бы так не опозорился и сумел бы найти нужные слова для приветствия, а он только все испортил.

Да еще прибыл без подарков. Мальчик вспыхнул от стыда.

— Ваше святейшество! — пронзительно крикнул он. — Я мало что умею пока и не обучен многим премудростям обхождения, но я остро чувствую, что что-то сделал не так. Наверно, то, что я явился без подарков и не умею говорить по-книжному, плохо. Но поверьте, я готов был бы привезти вам в подарок все золото мира, чтобы заслужить ваше благословение, однако все, что лично у меня есть, это мой конь, мое оружие и несколько книг…

Шарль снова сбился и умолк.

К нему наклонилось лицо в обрамлении мехового капюшона — бледное и усталое. В свете факелов на него глянули неожиданно такие же, как у него, серые глаза и, казалось, проникли взглядом в самую душу.

— Доблестный юноша. — Голос Папы от зимнего холода скорее был похож на шепот, но слова жгли сердце Шарля. — К чему говорить о подарках? Разве то, что ты скакал сквозь дикий лес в полночь и лютую стужу, чтобы приветствовать меня, не есть лучший подарок для любящего сердца моего? И надо ли мне большего? Нет, Карл, дитя мое. Тебе нечего стыдиться. Бог видит, что твои намерения честны и чисты. А сейчас исполняй то, зачем ты был послан, сопровождай нас. Я и мои спутники устали и нуждаемся в отдыхе. Ты можешь проводить нас к какому-нибудь жилищу?

— Оврар, ты поедешь вперед и будешь показывать дорогу к постоялому двору, — сказал Шарль и, низко поклонившись, пошел к своей лошади.

Он ехал рядом со своими друзьями и заново переживал встречу с Папой, вспоминал звук его голоса и его слова.

Затем он почему-то вспомнил, как Папа назвал его — Карл. Но удивительно, в его устах оно прозвучало словно перезвон колокольчиков — Каролюс. О! Он никогда не забудет этот благословенный звук — Ка-ро-люс. Гораздо благозвучнее, чем даже Шарль.

Чувство неловкости, стыда, которое он испытывал в те первые минуты встречи с Папой, прошло полностью. «Он удивительный человек, — думал Шарль, — и я все сделаю для него. Ему нужен отдых, ночлег. Он выглядел таким усталым».

Тут Шарль неожиданно расхохотался, но, осознав, кого сопровождает, прикрыл рот рукой и стал давиться от смеха, стараясь, чтобы он не вырвался наружу.

— Что это на тебя нашло? — наклонившись к самому уху Шарля, спросил Харольд.

— Я представил себе, как придется этому разжиревшему Ашеру выкатываться из насиженного гнездышка на холод, освобождая место для всех этих епископов и пресвитеров.

И к смеху Шарля присоединился сдавленный от сдерживаемого хохота голос друга.

Это путешествие запомнится ему на всю жизнь. Папа Стефан, понимая, что творилось на душе у мальчика, вел с ним долгие беседы, называя его по-прежнему так же переливчато: Каролюс, и душа Шарля раскрывалась навстречу этому умудренному жизнью человеку.

Незаметно для себя он стал рассказывать о своем детстве, о матери Бертраде, о том, что он любит. И Стефан, не перебивая, внимательно и добро слушал его.

В одной из этих бесед он поведал старику и то, что мучило его какое-то время и было связано с матерью.

— Сначала я чувствовал, — говорил он, — что за моей спиной усмехаются, когда я вместе с матерью проходил по замку и не мог понять почему. Что плохого в том, если мать и отец любят друг друга, а я их сын. Потом я понял, что считаюсь незаконнорожденным, раз Церковь не освятила их союз, и это угнетало меня, заставляло чувствовать себя сиротой, хотя я знал, что родители любят меня.

Когда отец повел мать к алтарю и я шел с ними, то, хотя и видел усмехающиеся лица придворных, их усмешки выдавали скрытую зависть. Мой друг Оврар, он старше меня, объяснил мне. «Шарль, — сказал он, — есть разница между просто ребенком, зачатым без благословения Церкви, и сыном королевы. Над тобой никто не будет больше насмехаться». И он оказался прав. Я знаю, у отца много любовниц и, наверное, где-то есть и дети, зачатые им. Мне их жаль. Если у меня будет много детей, они все будут при мне. Я никому не позволю над ними насмехаться.