Владимир Успенский - Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине

- Ну да, - возразила, посмеиваясь, Екатерина Ивановна, - твои она почти все выбросила. Червивые.

- Не может быть. Она ведь хвалила меня!

- Огорчать не хотела. А когда ты на рыбалку ушел, повеселились мы с ней вволю.

- Вот те на! Я же в очках собирал.

- Удовольствие получил?

- Еще какое.

- Значит, не зря время провел. А грибов маминых поедим, у нее они чистенькие, - Екатерина Ивановна взяла газеты, положила на подоконник. - Пойдем завтракать.

В столовой дети уже дожидались за столом. Поздоровавшись с отцом, Юля спросила:

- Пап, разве можно считать математику самой главной наукой?

Пять пар глаз ожидающе уставились на него. Подумав, он ответил:

- Математика - это гимнастика ума. И практическая польза от нее очень большая.

- Но разве она самая главная?

- Все науки важны и нужны, и нельзя делить их на главные и неглавные. Лучше изучать их как следует, - улыбнулся Михаил Иванович.

- А что изучать в первую очередь?

- Если бы меня спросили, чего мне недостает, я бы ответил: мне недостает знания иностранных языков и своего родного русского языка. Крайне необходимо лучше знать русский язык. Если ты хочешь влиять на окружающих, то этого можно достигнуть только тогда, когда будешь уметь облекать свои мысли в яркие, точные и общедоступные формы. Вот почему знание родного языка крайне необходимо каждому культурному человеку.

- Каша стынет, - негромко напомнила Екатерина Ивановна.

За столом стало тихо, лишь ложки постукивали о тарелки. Семь ложек. У детей стук был чаще - торопились покончить с гречкой, отправиться по. своим делам. Большие они уже, рассуждают о серьезных вещах, самостоятельность проявляют. Не барчуками растут, не белоручками. Валерьян электричеством увлекается, Александр техникой. Это они, наверно, спорили с Юлькой насчет математики. Решительная, несколько замкнутая Лида мечтает стать врачом. Анна пока не заглядывает так далеко, она только еще обжилась в семье, только привыкла.

Разбойница Юлька недавно заставила отца с матерью сильно поволноваться. Не явилась после школы домой. Это случалось и раньше, оставалась у подруги часов до семи, возвращалась к тому времени, когда приходила с работы мать. А тут девять, десять часов - Юльки нет.

Екатерина Ивановна сама не своя, да и ему черные мысли в голову лезли.

В полночь решил отправиться на поиски. Только рделся - и вот она, явилась девица! Румяная, довольная, короткие волосы - на косой пробор - растрепались. Оказывается, вместе с подругой и ее родителями ходила в консерваторию, на концерт.

Михаил Иванович не стал бранить ее. Сказал только, чтобы в другой раз обязательно предупреждала заранее. Ведь не пустой болтовней занималась, в хорошем месте была...

Управившись с кашей, Юля машинально взяла кусок хлеба, откусила, положила рядом с тарелкой.

- Спасибо, - поднялась она.

- А хлеб? - нахмурился Михаил Иванович, - Если не хочешь, зачем было брать?

У Юли округлились глаза:

- Ведь сейчас не голод, папа...

- Я думаю, люди будут беречь хлеб даже тогда, когда настанет полное изобилие. А до этого пока еще далеко. Ты знаешь, каким трудом он достается крестьянину? Очень тяжелым трудом!

Аккуратно придвинул к столу свой стул и ушел в комнату. Повторять одно и то же несколько раз, уговаривать, вдалбливать он не любил. Кто хочет, тот услышит и поймет. А кто не хочет, тот не уразумеет, сколько ни повторяй.

Десять суток почти непрерывно стучали и стучали на стыках колеса, отсчитывая километры. Остановки были короткие. Отцеплялся паровоз, устало шипя, уходил в депо, и сразу же молодецки подкатывал другой, заправленный углем и водой. Пробегали осмотрщики, испытывая своими звонкими молоточками надежность колес. Звучал станционный колокол, и поезд плавно трогался с места.

Михаил Иванович уже привык к покачиванию вагона, к непрерывному подрагиванию пола под ногами.

Остались позади Волга и Урал, Иртыш и Енисей, озеро Байкал и станция с необычным названием - Ерофей Павлович, а конца пути не было видно. Впереди раскинулось обширное Приамурье, и лишь за ним начинался Уссурийский край - Приморская область.

В Москве некоторые товарищи отговаривали Калинина от такой продолжительной поездки. Но Михайл Иванович не согласился. Представитель центральной власти обязательно должен побывать в самых далеких районах страны, недавно освобожденных от белогвардейцев.

На больших станциях Калинин встречался с руководителями местных советских и партийных органов, беседовал с ними, решал те вопросы, которые не требовали дальнейшего изучения и обсуждения. В пути готовился к предстоящим выступлениям. И неторопливо, тщательно обдумывал речь, с которой намеревался выступить на открытии первой международной крестьянской конференции. Намечалась она на октябрь, до нее оставалось еще больше двух месяцев, но Михаил Иванович придавал ей особое значение и уже теперь, в дороге, набрасывал тезисы.

Перед собранием тружеников, перешагнувших национальные рамки, он будет говорить прежде всего о союзе крестьян и рабочих. Надо не только констатировать факт, а исследовать историю взаимоотношений этих классов, проанализировать Опыт последних лет, наметить перспективу. Среди крестьян-делегатов будут люди не очень грамотные, поэтому речь должна быть доступной для каждого и в то же время не упрощающей сложного дела. Лучше всего построить ее из маленьких главок, в каждой из которых осветить одну определенную грань. И переводить такие главки для зарубежных делегатов будет легче...

Вагонные колеса стремительно и гулко прогромыхали по железному мосту, а потом опять застучали размеренно, однообразно. Михаил Иванович прикоснулся лбом к прохладному стеклу. Поезд шел по краю крутого обрыва над быстрой пенистой речкой, пробившей себе извилистый путь среди сопок. Она резко виляла то вправо, то влево, и поезд послушно следовал ее изгибам, поворачивая порой так круто, что Михаил Иванович видел последние вагоны состава.

Сопки вокруг покрыты густой тайгой: на вершинах, озаренная солнцем, тайга зеленая, веселая; по склонам зелень постепенно голубела, переходила в синеву, а в глубоких распадках, куда солнечные лучи попадали разве что в полдень, лес казался черным, дремучим, угрюмым. Легкий, едва приметный туман стлался там.

За грядой сопок вздымались более крутые горы, каменистые вершины которых совсем не имели растительности и от этого выглядели дико и неприступно.

Речка свернула вправо и убежала, сверкая, в просторную светлую долину. Появились деревянные дома, среди которых выделялось кирпичное здание под железной крышей. Лохматая собака понеслась рядом с вагоном, отставая. Стреноженные лошади лениво подняли головы, проводили взглядами поезд. Вот мужики с топорами возле нового сруба. Бабы в белых платочках около телеги.