Кэтлин Кент - Дочь колдуньи

— Скажите ей… Скажите ей… — начала я, но не могла закончить.

Какие слова утешения могла я ей послать или просить в ответ, если в дверях камеры стоял шериф и ждал в нетерпении, когда преподобный отец выйдет. Это как пытаться построить плот, чтобы плыть по океану в штормовую погоду, имея в распоряжении лишь несколько прутиков. Полными слез глазами я посмотрела на преподобного отца и ничего не ответила.

Сжимая мои руки, он проговорил:

— Я скажу ей, Сара. Обязательно скажу.

Он передал узел с продуктами своей дочери, хозяйке Фолкнер, и, несмотря на возмущение шерифа, помолился за женщин. Когда шериф Корвин подошел и дернул его за руку, чтобы заставить наконец уйти, то получил в ответ испепеляющий взгляд, каким, вероятно, смотрел на Адама архангел, когда выгонял его из рая. Настал вечер, а лихорадка продолжала сжигать Эндрю. Он все бормотал о чем-то, что мерещилось ему под его дрожащими веками. Временами что-то шептал и смеялся. Временами кричал и размахивал руками. Но разговаривал он не как слабоумный мальчишка. Слова были понятными и логичными, словно жар в теле исправил и заострил его ум.

На закате, когда мерцающий свет пробивался сквозь узкие окна, Эндрю открыл глаза и посмотрел сначала на меня, потом на Тома.

— Какой сегодня день? — тихо спросил он.

Том ответил:

— Суббота.

Эндрю свел брови, будто считал дни, и снова спросил:

— Доктор скоро придет?

— Да, — сказал Том сдавленным голосом.

— Он отнимет мне руку, — тихо прошептал Эндрю, будто услышал об этом впервые. В его глазах появилась тревога, и он повторил, задыхаясь: — Он отнимет мне руку, Том, он отнимет мне руку. — Брат вцепился в Тома левой рукой и не отпускал. — Не давайте ему отнять мне руку. Лучше уж умереть.

— Эндрю, — сказала я, обнимая его голову и чувствуя вкус слез во рту, — доктор сказал, ты можешь умереть…

— Нет, — сказал Том, взяв Эндрю за здоровую руку, — ты не умрешь. — Он вызывающе посмотрел на меня и повторил: — Ты не умрешь, Эндрю. Я не дам ему отнять тебе руку. Ты меня слышишь? — Он склонился над Эндрю. — Я буду сидеть здесь всю ночь, и следующую, и следующую. Я буду с тобой, Эндрю. Никто не отнимет тебе руку.

Он держал Эндрю за руку, пока тот снова не впал в забытье. Он сидел так, пока шериф не открыл дверь и не впустил в камеру врача. В одной руке тот нес небольшой кожаный чемоданчик и ремень, в другой — небольшой нож для свежевания и большой нож, как у мясника.

Врач сказал громко, обращаясь к шерифу:

— Темнеет. Нужно торопиться. Стойте у двери на случай, если вы мне понадобитесь, чтобы его держать.

В камере воцарилась тишина, которая нарушалась лишь произносимыми шепотом молитвами и звуком рвущейся ткани — готовили бинты. Когда врач двинулся внутрь камеры, некоторые женщины помоложе заткнули уши руками, чтобы не слышать криков. Я прикрыла Эндрю глаза ладонями, чтобы он не видел приближающегося врача. Гнев, овладевший Томом, передался и мне, словно кто-то ударил меня прямо в затылок. Доктор обратился к одной из женщин:

— Принесите любую воду, какая у вас есть, и отойдите.

Врач собрался опуститься на колени подле Эндрю, но Том поднял руку и сказал:

— Нет, вы нам не нужны. Можете уходить.

— Не глупи, мальчик. Твой брат при смерти, и, если не отнять руку, будь уверен, он умрет. Ради брата, будь храбрецом и держи его здоровую руку.

— Нет, — сказал Том более уверенно.

Доктор замешкался, очевидно думая о монетах, которых лишится, если уйдет, не выполнив свою работу. Он взял ремень, сделал из него небольшую петлю и подозвал шерифа. Я слышала, как женщина выкрикнула в сгущающейся темноте:

— Дайте мальчику умереть спокойно!

Шериф нервно вздохнул и, закрыв за собой дверь, двинулся в нашу сторону. Я почувствовала, как рука Эндрю ищет мою, и меня охватил гнев. Я сказала, с трудом выдавливая из горла слова:

— Если вы к нему прикоснетесь, я наложу на вас проклятие.

Послышался шорох соломы — женщины подползали ближе, чтобы лучше слышать.

Нахмурившись, врач обернулся ко мне:

— Что ты сказала?

Он слышал, что я сказала, так же отчетливо, как если бы я прокричала свою угрозу. Это было видно по тому, как он напрягся и оглянулся на мрачные фигуры, освещенные слабеющим светом, со всклокоченными волосами, в измазанной испражнениями одежде, похожей на рваный и свисающий спутанными лохмотьями саван. Он в нерешительности взглянул на меня и увидел беспощадного ребенка с огненно-рыжими волосами, которого бросили в темницу из-за того, что его направлял дьявол. Доктор начал собирать свои принадлежности, но нет в мире лучшего средства против страха, чем соблазнительные мысли о звонкой монете в кошельке, поэтому он заколебался и осторожно перевел взгляд на Тома. Том сидел с решительным видом, положив на колени сжатые кулаки, но, несмотря на свою решимость, Том был всего лишь мальчик. Доктор стиснул челюсти и подозвал шерифа, сказав, что хочет покончить с делом, из-за которого его оторвали от ужина.

Я увидела, как Том стал отчаянно озираться, ища какое-нибудь оружие или палку, чтобы не подпустить доктора. Вдруг он нащупал что-то в соломе и поднес к лицу, словно это было настоящее сокровище.

Врач обратился к шерифу:

— Так, оттащите эту парочку и держите парня, да поживее…

В эту секунду Том отвел назад руку — руку, которая никогда не промахивается, — и бросил что-то тяжелое, с налипшей соломой, попав доктору прямо в грудь и в лицо. Было похоже, что Том не на шутку ранил его свинцовой пулей. Врач подпрыгнул, громко выругался и стал отряхивать свой кафтан. Его черный кафтан, в котором он ходил на вызовы, и белая льняная сорочка были измазаны чем-то темным и зловонным. Под слоями соломы повсюду были остатки фекалий тех женщин, которые из-за болезни или от слабости, вызванной голодом, не могли вовремя добраться до отхожего места. Найти их Тому не составило большого труда.

Доктор в гневе топнул ногой и рявкнул:

— Ты маленький ублюдок! Только посмотри, что ты наделал!

— Да, это дерьмо не отстирается.

Мы обернулись, удивленные столь сильным голосом, и увидели, что говорила старая женщина, которая посоветовала хозяйке Фолкнер не отдавать шаль жене шерифа. Она была немощная и сгорбленная и надрывно кашляла, но глаза, когда она смотрела на доктора, были умными и насмешливыми. Открыв свой беззубый рот, старуха сказала со смехом:

— Это желчь, видите? Самое лучшее пятно — это пятно от выделений разгневанной женщины, с которой поступили несправедливо. Да, придется вам отрезать полную корзину рук и ног, чтобы заработать на новый кафтан.

Доктор отскочил от нее, будто увидел на ее теле чумные язвы.

— Лучше уходите, — сказал шериф, распахнув дверь. — Здесь у вас ничего не выйдет.