Карен Харпер - Наставница королевы

Крошку Елизавету я обожала, но волновалась за Марию. Да нет, присягу она подписала и даже вынуждена была в конце концов смириться со своим положением, но продолжала чахнуть буквально на глазах. Мария почти ничего не ела. Я знала, что она, как и ее матушка, боится быть отравленной. Наконец Мария серьезно занемогла, и леди Брайан послала за королевским лекарем. Она боялась, что если дочь короля умрет в усадьбе, вверенной ее попечению, то в этой смерти могут обвинить нас.

Кромвель не единожды (через мастера Стивена) выражал свое неудовольствие уклончивостью моих донесений. Раз уж я была настолько добра к леди Марии (а я так и не узнала, кто еще в нашей свите шпионил за ней), то лучше мне использовать это — наставлял Кромвель — для того, чтобы сблизиться с Марией, иметь возможность пристальнее наблюдать за ней и изобличить ее в измене королю и Англии. Но если Мария и переписывалась тайком со своей матерью (которая тоже была тяжело больна) или с испанским послом, я об этом ничего не знала. Как бы там ни было, мастер Стивен ясно дал понять, что мне надлежит следить за Марией ястребиным оком и отыскать какую-нибудь зацепку, благодаря которой Кромвель предоставил бы королеве или королю-отцу основания заточить принцессу в Тауэр.

Такой момент наступил, когда королевский лекарь прибыл в Хэтфилд-хаус и пошел прямо в каморку, чтобы осмотреть Марию.

Давным-давно было приказано ни в коем случае не оставлять Марию наедине с посторонними посетителями, дабы она не могла через них сноситься с матерью или союзниками-испанцами. В тот день она попросила меня присутствовать в ее комнате, однако с нами были еще две фрейлины, замершие у двери. Я же стояла у самого ложа, в ногах, держась за столбик балдахина и сожалея о том, что ничем не могу помочь Марии.

Королевский лекарь, хоть и приехал из самого Лондона, был одет в традиционную длинную мантию с густой меховой опушкой на широких рукавах. Еще с тех пор, когда я болела (и не смогла из-за этого поехать во Францию), я выяснила для себя, что чем больше меха, тем ученее лекарь. Этот, судя по всему, был очень искусным. Круглый гофрированный воротник гармонировал с кружевными манжетами, весьма запыленными, а на голове у лекаря была шапочка без полей, с наушниками. Он пустил Марии кровь, спросил, под каким знаком зодиака она родилась, затем протер ей лоб очищенной лавандовой водой, чтобы избавить ее от мигрени.

— Уважаемая леди, — сказал лекарь после того, как дал больной разные травы и целебные настои (в состав одного из них, по его словам, входил толченый жемчуг — хорошее средство от головной боли), — я полагаю, что ваше заболевание может частично проистекать из тех обстоятельств, в коих вы оказались.

Мои глаза расширились от удивления, я навострила уши. Хочет ли королевский лекарь выудить из Марии рискованный ответ или же искренне ей сочувствует, критикуя то, как с ней тут обращаются?

Глаза Марии наполнились слезами. Я увидела, как она кивнула лекарю и схватилась за его руку. Мне было известно, как остро ей не хватает человеческой доброты и участия.

— Доктор, пока вы здесь, — сказала Мария, — не возражаете, если я немного попрактикуюсь в латыни? Я давно уже ею не занималась и боюсь, что многое позабыла.

— Можно, госпожа моя, — кивнул ей лекарь, надевая капюшон.

Она заговорила — быстро и, как мне показалось, с отчаянием. Мои познания в латинском языке оставляли желать лучшего, но общий смысл ее речей я уловила. На безупречной латыни Мария умоляла лекаря сообщить Эсташу Шапюи [42] Эсташ Шапюи (1494–1556) — дипломат, родом из Савойи, области на юго-востоке Франции. С 1529 по 1545 гг. был послом императора Священной Римской империи при английском дворе. Он также представлял интересы Испании, поскольку император Карл V был одновременно королем Испании. , испанскому послу в Лондоне, что с ней ужасно обращаются при дворе ее сестры — по распоряжению жены короля: Она только так и называла королеву — uxor regis, «жена короля», — и я не могла не восхититься ее смелостью.

— И еще, умоляю, скажите, пожалуйста, одному только Шапюи, — быстро проговорила Мария все на той же латыни, удерживая лекаря за руку (в тесную каморку вошла леди Брайан — посмотреть, помогает ли лечение), — что король грозит казнить меня за упрямство и непокорность, но вина за это ложится лишь на ту женщину, которая околдовала его!

— Ах, госпожа моя, — отвечал ей доктор по-английски, торопливо поднявшись и погладив ее по плечу, — я буду молиться, чтобы вам стало лучше. А латинским языком вы владеете в совершенстве.

Тут он кивнул, пожал ей руку и стал спускаться по лестнице — остаться на ночь ему не разрешили.

(Здесь я сделаю дополнение. Много лет спустя я узнала, что храбрый королевский лекарь действительно сообщил испанскому послу о плачевных условиях, в которых находилась Мария, однако упросил того не заявлять протеста королю, чтобы не подвергать ее еще большей опасности.)

Когда доктор ушел, из глаз Марии покатились слезы. Она сморгнула их и молча, с мольбой в глазах посмотрела на меня. Она отлично знала, что я неплохо владею латынью — ведь мы с ней, случалось, беседовали на этом языке, пока управляющий не сделал нам выговор: во владениях английской принцессы надлежит говорить только на королевском английском [43] То есть на безупречном литературном языке. . И теперь Мария доверилась мне, надеясь, что я ее не выдам.

Тем вечером я задумчиво сидела с пером в руке над листком бумаги. Было ясно, что у меня есть именно то, чего желал Кромвель и, несомненно, королева: повод заключить Марию в Тауэр — и это в лучшем случае. Кромвель так много для меня сделал, а от его расположения во многом зависело мое будущее. Анна Болейн удостоила меня своей дружбы и доверила находиться возле ее обожаемой дочери, которую я тоже любила и готова была оберегать.

И все же я скомкала чистый лист бумаги и бросила его в слабо горевший огонь. А назавтра, когда королевский управляющий лорд Шелтон, отец моей подруги Мэдж, спросил меня, слышала ли я, что говорила по-латыни лекарю леди Мария, я ответила, что она цитировала отрывки из записок Цезаря о завоевании Галлии, а также называла своего отца Цезарем Англии, который сумел завоевать сердца своих подданных.

Должна признать, что я к тому времени научилась лгать и не побоялась пойти против правды, даже если это грозило заточением и не отвечало требованиям тех, кто стоял у власти. Это умение весьма пригодилось мне на службе у Тюдоров и позднее.

«К нам едет король! К нам едет Кромвель!» Во дворце начался переполох.

Королева часто здесь бывала, однажды вместе с его величеством, но теперь король приезжал самостоятельно, чтобы повидать Елизавету. Захочет ли он повидаться и со старшей дочерью?