Карен Харпер - Наставница королевы

В ту ночь я впервые в жизни подчинилась воле другого человека без тревог и сомнений. Я так долго старалась быть сильной, но сейчас рядом со мной был мужчина, которому можно было довериться, которого можно было любить. Он заботился обо мне, как и я о нем. Ах, он знал, как доставить женщине удовольствие, любимый мой Джон, но и я всегда на лету схватывала новые знания. Он пробудил во мне страсть, о глубине которой я дотоле и не подозревала, легкомысленно полагая, что смогу ею управлять.

— Вот уж, право, уроки верховой езды, — прошептала я, когда мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, обнаженные, запутавшиеся в простынях и моих длинных волосах.

— Одного урока никогда не бывает достаточно, — пробормотал Джон, глядя на меня сонными глазами, устало улыбаясь и поигрывая моей грудью, что меня, бывало, так сильно смущало.

С Джоном все шло как по маслу. У меня не болели ни голова, ни сердце, ни тело, как тогда, когда мной насильно овладел этот негодяй Сеймур. Была жаркая страсть, все было чудесно, и мне хотелось, чтобы мой супруг любил еще и еще. Я боялась, что Джон спросит, почему я не девственница, однако он, вероятно, так увлекся, что просто не обратил на это внимания.

— Раз так, — сказала я, поднимая прижатую к его телу ногу, чтобы почесать колено о его бедро, — как мне следует просить о следующем уроке? И во что он мне обойдется?

Он потянулся ко мне… Короткая летняя ночь промелькнула как один миг. Мы и не заметили, как рассвело.

Следующие два года мы постоянно ездили ко двору, возвращались к себе и снова отправлялись в дорогу, вплоть до января 1547 года, когда король серьезно заболел. Елизавета весьма продвинулась в обучении, после того как ей разрешили время от времени посещать вместе с принцем и несколькими отпрысками знатнейших фамилий занятия у наставников Эдуарда. Особенно она подружилась с Робертом Дадли, одним из приятелей Эдуарда. Елизавета и Дадли настолько сблизились, что запросто называли друг друга Робин и Бесс. Но в том году на Святки королю стало значительно хуже, и все трое его детей были отправлены каждый в свою загородную резиденцию.

— Королева своими заботами опять поставит его на ноги, — настойчиво уверяла нас Елизавета. — Я так рада, что они снова живут в мире и согласии. И как только кто-то осмеливается уверять короля, будто королева хранит у себя еретические книги, а потому представляет угрозу для него!

Я кивнула и посмотрела на Джона — мы втроем возвращались в Хэтфилд-хаус после ежедневной прогулки верхом. У нас с ним тоже были книги такого рода, но вряд ли их можно было считать еретическими — то были книги о новой вере, протестантизме, называемом так потому, что его приверженцы протестовали против устаревших догм и обрядов папской Церкви.

Позади показался всадник, летевший вперед карьером. Джон обернулся и привстал на стременах. Он ехал на вороном жеребце по кличке Командир, а я — на Медоу, дочери Джинджер. Под седлом Елизаветы шла Регаль, трехлетка, и кличку ей дала, по предложению Джона, сама Елизавета. Не было уже ни Брилла, ни Джинджер, и их смерть, как и смерть людей, которых я знала, заставляла меня вспоминать о том, как быстро летит время.

— Это Джейми, он скачет из Лондона, — сказал Джон, выпустив на морозе облачко пара изо рта. — Должно быть, его величеству стало лучше и нас снова призывают ко двору.

Джейми, один из помощников Джона, натянул поводья и поклонился Елизавете, которая восседала на лошади между нами.

— Ваше высочество, — обратился Джейми к принцессе, поскольку титул был возвращен ей после того, как ее восстановили в правах наследования, — вам приказано отправляться в Энфилд [55] В те времена городок неподалеку от Лондона. Ныне входит в черту Большого Лондона. и там ожидать прибытия вашего брата.

— Как здоровье моего отца? — спросила Елизавета.

— Неважно. Но он, как всегда, преисполнен решимости и силен духом.

Мы направились в дом и стали укладывать вещи. Я впервые попыталась представить себе, какой станет Англия без Генриха VIII. Другого короля я не помнила, ведь нынешний монарх взошел на престол в 1509 году, когда мне было всего три года. Я была уверена, что Генрих выздоровеет, невзирая на свою чрезмерную полноту и больную ногу. Но я не могла не задуматься и о том, чего нам не досказал гонец. Ведь в конце концов, считалось государственной изменой не только покушаться на жизнь короля, но даже упоминать о его смерти или воображать себе таковую — как будто кто-нибудь мог проникнуть в чужие мысли, кроме Всевышнего. Так что все мои мучительные раздумья, по сути, были государственным преступлением!

— Снова в Энфилд, — шепнул мне Джон хмурым утром, подводя лошадей; мы отправлялись в путь.

— Именно, — ответила я и улыбнулась.

Мы оба очень любили Энфилдский дворец в графстве Миддлсекс, даже больше, чем нравившийся нам Хэтфилд-хаус. Кое-кто называл его Энфилд-чейз [56] «Чейз» в данном случае означает «охотничий домик». за большой парк, служивший местом охоты. Сам дворец представлял собой просторную усадьбу из красного кирпича, окруженную стеной и рвом с водой. Там не было беспорядочного скопления всевозможных строений, зато дворец был очаровательным и полным жизни. У ворот имелось внушительное здание для стражи, а вдоль подъездной аллеи выстроились рядами липы. На главном дворе хлопотали работники и слуги, а посреди мощенного булыжником внутреннего двора, окруженного зданиями, где помещались покои короля и его свиты, журчал фонтан, доставляя радость тем, кто жил в этих покоях. В Энфилде были еще часовня, крытое помещение для игры в шары и водопровод, снабжавший дворец свежей водой. Два маленьких озера кишели рыбой, а сады с искусственными прудами манили любителей романтических прогулок при лунном свете. Мостик через Девичий ручей соединял роскошный фруктовый сад с огороженным парком, где водились олени, — Джон провожал туда на охоту гостей и Елизавету. Короче говоря, это был наш с Джоном любимый дворец.

Но в тот день, уже ближе к вечеру, когда мы добрались до Энфилда, он показался нам застывшим, затерянным во времени и пространстве. Мы ни разу не бывали здесь зимой. Вода во рву покрылась коркой льда, мороз разрисовал узорами окна, а земля была плотно укутана свежим снегом. Нас встретил управляющий и доложил, что получено сообщение: принц и его свита во главе с Эдуардом Сеймуром, графом Хартфордом, вот-вот прибудут сюда.

Едва мы успели поесть и переодеться, как во внутренний двор въехала и спешилась у фонтана упомянутая свита, в которой было столько воинов, сколько я до сих пор и не видывала. Некоторые из них — в камзолах и плащах с эмблемами Тюдоров, иные — с эмблемами Сеймуров.

Из окна второго этажа я наблюдала за тем, как Джон заботится о лошадях. Елизавета сбежала вниз, присела перед братом в реверансе и обняла его. Держась за руки — совсем ведь еще дети, — они исчезли из вида. Я тоже поспешила вниз — приветствовать прибывших. Всем распоряжался граф, дядя принца Эдуарда и брат Тома. У него было более заостренное, чем у Тома, лицо и длинная черная борода. Черты лица были хищными, и крупный орлиный нос только подчеркивал эту особенность. Поза и манера обращаться к окружающим всегда были полны невыносимой надменности. К моему огорчению, граф тотчас же проводил Елизавету и Эдуарда в старинный средневековый большой зал и закрыл двери для всех прочих.