Карен Харпер - Наставница королевы

— Ну да, из-за хандры и сплетен о ее муже, который никогда не бывает дома.

— Ступай прочь! Если ты меня любишь, уйди!

— Я люблю вас и потому должна сказать все, что думаю.

— Роберт сам умолял меня отослать его подальше от двора, иначе шакалы, которые завидуют ему — ненавидят его и всю его семью, считая их зазнавшимися выскочками и изменниками, — разорвут его на части. А они ужасно завидуют тому, как сильно я им восхищаюсь и как люблю его.

— Роберту надо уехать, хотя бы до тех пор, пока не будет вынесен официальный вердикт о причине смерти его супруги.

Ведь в конце концов, тот, кого подозревают в совершении преступления, по закону не может находиться при особе монарха.

— Его не подозревают в преступлении! — взвизгнула Елизавета. — Я его не подозреваю.

— Зато подозревают другие. Да, Господь всемогущий даровал вам трон Тюдоров, но разве не вы говорили, что собираетесь править, опираясь на любовь народа?

— Это совсем не похоже на скандал с Сеймуром — ты ведь снова думаешь о нем, не так ли? Ты снова говоришь о соблазнении? Ну, так здесь этого нет. Я не дала Роберту высшей награды любви. Да, я люблю его, однако его мужественности и всех этих уловок недостаточно, чтобы… чтобы я отдалась ему.

— Елизавета, да ведь он уже десять лет женат, ему знакомы все хитрости. И если вы когда-нибудь прислушивались ко мне — к той, кто знает вас и любит, кто дважды побывал за вас в тюрьме, — то послушайте и сейчас. Вы должны ожесточить свое сердце против Дадли, иначе с ним вы пропадете. Даже если Роберта объявят невиновным, люди все равно не перестанут болтать. Ведь уже сейчас кое-кто шепчется о том, что вы ждете ребенка от Дадли…

— Я сказала: перестань! — пронзительно крикнула Елизавета.

Я не успела даже глазом моргнуть: только что она сидела, поникнув головой, — и вдруг выпрямилась, подалась вперед и ударила меня по щеке.

В комнате повисло молчание. Щека болела, а еще больше болело у меня сердце. Слезы застилали мне глаза, но не лились. Уж не знаю, какое выражение было на моем лице, только Елизавета задохнулась, спрыгнула с ложа, упала передо мной на колени, обвив руками мои бедра и прижавшись щекой к животу — ее голова утонула в моих юбках.

— Кэт, Кэт, ну, прости меня. Я не хотела… прости, прости меня, просто я сама не своя…

Я прикусила губу и стояла как каменная, а она бормотала это снова и снова.

— Встаньте, ваше величество, — сказала я, как только опять обрела дар речи. — Вы не должны ни перед кем преклонять колена.

— Я же не смогу без тебя, Кэт! — воскликнула Елизавета, не меняя позы. — Ты права, мне нужно удалить Роберта, но я… никак не могу на это решиться. Сесил говорит мне то же самое. А я не могу, не могу…

Я погладила ее по спутанным волосам, словно она была ребенком, который нуждался в моем утешении и благословении, и так мы застыли на несколько минут, будто мраморные изваяния.

— Ах, моя Кэт, — произнесла Елизавета, медленно отпуская меня и поднимаясь с колен. — Вижу, мне приходится носить не только королевскую корону, но и терновый венец. Да, мне надо отослать Роберта подальше от двора. Я так сильно желала его, но сейчас, возможно, все пропало. При жизни Эми не могла разлучить нас, но после смерти… День ее смерти почти совпал с моим днем рождения… Да, я знаю, что должна сделать. Я напишу — прикажу ему уехать в его поместье Кью, расположенное неподалеку…

— Кью слишком близко. Слишком близко от Ричмонда, куда мы собираемся переезжать завтра.

— Придется ограничиться этим, — ответила Елизавета, подходя к письменному столу с таким видом, будто это ее ударили по лицу. — По крайней мере, до тех пор, пока расследование… и слушание дела… не закончится и полностью не оправдают его… и меня….

Она стала громко царапать пером по бумаге. Сердце у меня все еще гулко билось. Я, не сходя, стояла на том месте, где она меня ударила. Мир вокруг изменился — сильнее, чем в день ее коронации. Я боялась, что никогда больше не смогу называть ее любушкой и, уж конечно, не смогу считать своей дочерью.

Наконец-то, хоть и слишком поздно, королева осознала, какую ошибку совершила, поддавшись порыву страсти. И при дворе, и в народе, и даже за границей говорили о том, что произошел скандал. Соперница Елизаветы, Мария Стюарт, ныне французская королева, снова сказала с усмешкой, что королева Елизавета не только готова выйти замуж за своего конюшего, но что тот убил свою жену, чтобы расчистить путь ее величеству.

Повсюду живо обсуждались малейшие новости коронерского расследования, результаты которого должно было заслушать жюри присяжных. Эми упала с лестницы и сломала шею, однако ее чепец был надет аккуратно — значит, кто-то поправил его, прежде чем уйти, и расположил тело в нужной позе? На трупе не было обнаружено синяков. Да и лестница была недостаточно крутой для того, чтобы на ней убиться. И так далее, и тому подобное.

Как и все, я была потрясена случившимся, но еще больше потрясло меня то, что на второй же день нашего пребывания в Ричмондском дворце королева объявила мне:

— Поезжай в Кью, поговори с Робином и передай ему эти стихи — я написала их для того, чтобы объяснить, как изменились наши отношения. И спроси его прямо: имеет ли он отношение к смерти Эми?

Минуту я молча смотрела на нее, потом у меня вырвалось:

— А вы не можете послать Сесила?

— Сесил станет говорить с Робертом слишком резко. Я посылаю тебя. Вместе с тобой поедет Джон.

— И что за стихи я должна передать? — спросила я, очень живо припоминая те поэтические строчки, что обнаружила приколотыми к сиденью табурета в покоях королевы Анны, когда побежала, чтобы передать письмо от нее Кромвелю. Поистине, все на свете повторяется.

— Вот, — сказала Елизавета, протягивая мне листок пергамента. — Кроме стихов, я еще написала, что, каково бы ни было решение присяжных, по-прежнему у нас уже не будет. Я подумала, что это поручение придется тебе по душе — передать ему такое письмо.

Я взяла у нее из рук пергамент и обратила внимание на адрес: «Роберту Дадли, кавалеру ордена Подвязки», — и на подпись: «Елизавета, королева». Это дало мне некоторую надежду. По крайней мере, на сегодняшний день не было никаких Робина и Бесс. Я пробежала глазами послание: