Казимеж Тетмайер - Легенда Татр

Как бы то ни было, королем польским был Ян Казимир.

И вот епископу пришла в голову смелая мысль отыскать в Бескидах Яносика Нендзу, чтобы он привел короля в пределы польской земли.

Впоследствии епископ почитал эту мысль за ниспосланное богом откровение и говорил, что Савл стал Павлом и даже святые деяния могут совершаться при помощи разбойников.

И вот, не мешкая более, сей благочестивый муж, до такой степени горевавший о судьбе родины, что слезы текли по лицу его, «подобно Висле», в один прекрасный декабрьский день приказал заложить сани, управление монастырем поручил на время ксендзу Сильве, родом испанцу, и втроем с возницей да лесным объездчиком, захватив с собой ружья против волков, а то и людей, двинулся в путь к Бескидам.

Трудно было разузнать, где Яносик; известно было лишь то, что он выходил из лесов, но где именно он скрывается — этого он не сообщал никому; кроме того, мужики не хотели указать его местопребывание даже ксендзу.

Лесничий пана Зебжидовского из Завой проводил ксендза Пстроконского и указал направление, в котором надо ехать, чтобы добраться до лагеря Яносика на поляне.

— Помоги вам бог! — сказал лесничий. — По этой дороге доедете, отсюда всего с полмили. Только вы не то что волку — дьяволу в пасть лезете!

— По воле господа бога Иона из чрева китова, а Даниил из львиного рва вышли, — отвечал ему епископ Пстроконский и приказал ехать в гору.

Дорога шла лесом; мужики зимой возили по ней с пастбищ навоз в санях, потому что телеге здесь проехать было невозможно. Они спустились в овраг, и нередко приходилось проезжать под повалившимися деревьями, как под триумфальной аркой.

Возница шел по левой, лесник по правой стороне дороги; они утаптывали перед санями снег, потому что лошади не могли бы тащить сани по бездорожью. Их запрягли цугом, чтобы они не забирали слишком в сторону. Вожжей не надо было держать; дорога была одна, и лошади шли за людьми, а епископ подхлестывал их кнутом да покрикивал.

Страшный это был лес, и епископ безмерно дивился ому. Деревья-гиганты росли здесь сплошною чащей, так что хвоя мешалась с листьями; больше всего было елей и буков. Попадались не только следы, но и стада кабанов и вепри-одиночки, проходившие так близко, что не раз приходилось людям хватать испуганных лошадей под уздцы. Показывались и волки, но их отгоняли выстрелами из пистолетов.

Казалось, звери эти знали, как вести себя с людьми, что епископ объяснял близостью Яносиковой банды, которая, вероятно, с ними не шутила.

Медвежьих следов встречалось тоже множество, но следы эти обледенели, и это означало, что медведи давно спят в берлогах.

Ехали уже несколько часов, настал полдень, но епископ утешал себя тем, что здешних полмили стоят пяти миль краковских.

Вдруг дорогу саням преградил высокий, широкоплечий, но стройный мужик, а за ним — еще трое, все вооруженные чупагами, ножами, пистолетами и ружьями.

Епископ струсил, хотя он и ехал затем, чтобы повидаться с разбойниками.

— Куда едете? — спросил высокий, подходя ближе.

Что за грозный вид! Волосы до плеч, лицо огрубевшее от морозов и ветров, загорелое от дыма и жара костров. Шапка обшита барашком, с наушниками и с синим суконным верхом, с красной кистью и четырьмя золотыми галунами, нашитыми на сукно возле кисти крест-накрест; полушубок нараспашку, а под ним пояс с набором; штаны короткие, из белого сукна, чудесно расшитые синим и красным; из белого же сукна «чулки». Рукавицы тоже белые, искусно разузоренные белой, красной и синей шерстью.

Все это резко выделялось на фоне снега и поражало епископа.

— Куда едете?

— К Яносику Нендзе.

Удивился мужик.

— Куда? — повторил он, словно ослышавшись.

— К гетману, Собек, сказывают, — отозвался горец, стоявший за его спиной.

— К гетману? К нему нельзя.

— Я настоятель Тынецкого монастыря, епископ, — сказал ксендз Пстроконский, — Едем мы, как видите, только втроем, а ежели вы меня не отпустите назад, хотя я и поклянусь, что не выдам, — воля ваша.

Мужики сняли шапки, переглянулись.

— А зачем едете?

— Просьба у меня.

— К нам одни мужики с просьбами приходят.

— А вот и у меня просьба есть.

Мужики опять переглянулись подозрительно и недоверчиво, но тот, который первым вступил в разговор, сказал:

— Пусть себе едут, Собек. Ведь какую даль лесом проехали, а сами-то небось дальние. И всего-то их трое. Да коли с просьбой и епископом себя называет…

— Ну, поезжайте, — сказал Собек, — Ступай, Куба, с ними, чтобы в шалаше знали, что мы их видели.

Мужик пошел впереди.

— Сторожите? — спросил его лесник.

— Гм… — буркнул мужик. Не к чему было и спрашивать.

«Порядки у них, как в войсках, — подумал епископ, — Хорошая стража. И пан Ян Хризостом Пасек из Гославиц [30] Ян Хризостом Пасек из Гославиц (род. в 1630-х — ум. в 1701 г.) — шляхтич, служивший в 1650–1660гг. под командованием Стефана Чернецкого, автор ценных мемуаров, ярко характеризующих шляхетский быт, нравы и политические события того времени. не сумел бы лучше вымуштровать ее».

Впереди стало светлее, и епископ увидел крыши.

«Здесь», — подумал он, и невольная дрожь пробежала по его телу.

Вскоре он увидел шалаши и большие сараи; над крышами вился дым. Поляна была большая, со всех сторон окруженная лесом.

Мужики в крайнем удивлении высыпали им навстречу.

— Слава господу Иисусу Христу! — поздоровался с ними епископ.

— Во веки веков! — ответили мужики. — Куба, это кто такой?

— Епископ.

Мужики обнажили головы, и в это время Яносик Нендза вышел из шалаша бацы.

— Эй, там! Кто едет? — спросил он.

— Епископ!

— Епископ? Какой? Откуда?

— Из Тыньца! — закричал ксендз Пстроконский. — Настоятель бенедиктинского Тынецкого монастыря.

— Здравствуйте. А чего надо?

— Яносика Нендзу Литмановского.

— Вот он я, — сказал Яносик.

Епископ подъехал уже к самому шалашу.

— Милости прошу, входите. Да осторожней, а то порог высокий, а притолока низкая, — приглашал Яносик, помогая епископу выйти из саней. И, обратившись к своим людям, велел епископских лошадей и слуг накормить, напоить и отвести в тепло.

Епископ вошел в шалаш и сказал: «Слава господу богу», — а из глубины старый Саблик, Кшись, Марина и сидевшие вкруг очага мужики отвечали ему: «Аминь».

— Милости прошу, садитесь, — пригласил Яносик, придвинув гостю самодельный табурет на трех ножках.

Перед епископом наставили всякой еды и питья: мясо, печень оленя, вино и мед, — таких не пили и в Тенчине у панов Тенчинских, которые в золотых стременах ездили.

«Из хороших погребов награблено», — подумал ксендз Пстроконский, смакуя эти напитки. Его гостеприимно и почтительно потчевали, а он пил, ел и озирался кругом. Шалаш был приспособлен к зиме, щели законопачены мхом, а на очаге горел жаркий огонь, и в самые трескучие морозы можно было возле него согреться. По стенам висело оружие, награбленное в шляхетских домах, и ковры, принесенные оттуда же. Люди, окружавшие ксендза, производили на него странное впечатление: дикость, соединенная с каким-то величием, отличала их резко очерченные лица, а обхождение носило отпечаток врожденной учтивости, какой не встретишь у простолюдинов.