Казимеж Тетмайер - Легенда Татр

А бедствия эти и упадок предсказывал еще великий проповедник при отце Яна Казимира, ксендз Петр Скарга Повенский…» [31] Петр Скарга Повенский (1536–1612) — иезуит, проповедник, выдающийся представитель польского ренессанса.

Яносик, оставив на поляне охрану при награбленной добыче, выступил на рассвете во главе своей банды. Среди них в санях, читая утренние молитвы и прося у бога успеха в предпринятом деле, ехал епископ Пстроконский; он удивлялся силе, ловкости и легкости, которые проявляли Яносиковы люди чуть не на каждом шагу трудного пути. Особенно привлекал его внимание Саблик, седой и старый, но до того стройный и легкий, что казалось — он не идет, а скользит по снегу. Засунув гусли в рукав чухи и опираясь на чупагу, шел он наравне с молодыми, задумчивый, похожий лицом на старого коршуна.

— Отец! — крикнул ему епископ, когда он очутился возле саней.

Саблик подошел ближе.

— О чем так задумался, отец? — спросил епископ.

— Да вот думаю, ваша милость, бывает ли снег на небе, когда у нас зима. Потому — ежели там зимы не бывает, так откуда ж у нас-то она берется и откуда снег сыплется? Я так полагаю, что там она еще лучше нашей, снегу больше, так его много, что лишний на землю падает.

Улыбнулся епископ в воротник шубы, чтоб старика не обидеть, и отвечал:

— Ну, кто же знает, каково там, на небе!

— И вы не знаете? — спросил Саблик, подсмеиваясь. — Да ведь вы этому обучались! После смерти-то мы все узнаем: тогда небось и нищий столько же будет знать, сколько святой отец в Риме.

— Только для этого на земле надо быть праведным человеком.

— Уж это вестимо. Это вы мудро говорите. Когда я в липтовца под Криванем из ружья либо из пращи целюсь, а он в меня — оба мы правы, только на дело смотрим по-разному.

Епископ Пстроконский маленько смутился.

— Правда у бога одна, — сказал он.

— А у людей их столько, сколько людей на свете, — сказал Саблик.

Призадумался епископ Пстроконский над таким беспросветным язычеством, а Саблик, помолчав немного, сперва стал насвистывать старую охотничью песенку, а потом запел себе под нос:

И лицо его вытянулось, а серые, мутные глаза глядели и сумрачную даль.

— Висельник! — с почтительной фамильярностью сказал епископу Кшись, когда Саблик отошел подальше. — Висельник настоящий! Много он липтовских да оравских стрелков в лесах оставил. Ему поперек дороги не становись! В человека стреляет, как в волка.

— Всякое дыхание да хвалит господа! — воскликнул ксендз Пстроконский. — Неужели правда?

— А то как же! Было их три брата: этот вот, Ясек, Юзек да Ендрек. Когда ходили они на охоту, так один, бывало, на Криване, другой на Грубом Верхе, а третий на Острой, — и шапками либо чупагами переговариваются. Да вот теперь один Ясек остался. Юзека где-то в Бобровце медведь убил, а Ендрека — липтовский стрелок в Менгушовецкой долине. Отчаянный он, этот Саблик! То-то на Страшном суде натрудятся, покуда все кости найдут, которые он в горах пораскидал!

— Так вот он какой!

— Да. Человек славный, музыкант, и посмеется, и посоветует, а уж зато там, в лесу!.. Только пастухи радуются, когда он к ним на полонину придет: чуть медведь на волов нападет — никто лучше Саблика с ним не управится! Он на медведя один ходит, с ружьем либо с луком.

— Один?

— Один. Возьмет мешочек муки, соли, а то и без этого обойдется, и идет. Иной раз три, четыре недели где-то пропадает. Уж баба его, должно быть, раза три панихиду по нем служила.

— А где ж он пропадает?

— На полонине где-нибудь, у пастухов, либо в лесу. Знают его горцы и в Липтове, и на Ораве, и на Спиже, и дальше — везде! Бацы, паны, лесники — все страсть как рады ему. Потому — охотник настоящий!

Так занимал Кшись епископа. Наконец показалась дорога, которою можно было возвратиться в Краков. Ксендз Пстроконский дал всей банде Яносика отпущение грехов и благословил ее. Мужики целовали у него руки, а когда распростились, Яносик направился к Спижу, откуда шел слух, будто король собирается ехать в Любовлю к пану Любомирскому, великому маршалу коронному, чтобы оттуда начать наступательные действия против шведов.

Яносик шел осторожно, рассылая во все стороны разведчиков, чтобы вернее доставить короля на его «хозяйство» в Вавель [32] Краковский замок. . Чем дальше к востоку, тем снегу было меньше, но он становился тверже; если под Бабьей горой проваливались они по колени, то теперь, спускаясь к Яворовой долине, приходилось приделывать к лаптям железные шипы, чтобы они не скользили.

Когда Гадея с Матвей донесли Яносику, что шведы, извещенные уже о тайном возвращении короля, собираются подстеречь его в ущелье под Спижской Магурой, — Яносик тотчас придумал план битвы. Уже по дороге присоединилось к нему множество мужиков. Бесшумные, как дикие звери, продвигались вперед Яносиковы разведчики, выслеживая конницу и пехоту шведов; и прежде чем шведы добрались до ущелья, по обеим его сторонам залегли уже в лесу на снегу несколько сот мужиков.

По приказанию Яносика мужики, проявив силу поистине сверхъестественную, выкопали из замерзшей земли огромные камни и держали их наготове над ущельем, склоны которого почти не покрыты были снегом.

Ждали с утра, но мороза не чувствовали, настолько сильно было нетерпеливое желание проделать ужасную, убийственную, разбойничью шутку, задуманную ими. Каждый лежал возле камня и смотрел сквозь деревья вниз.

Вдруг сердца их забились: в ущелье вступало человек двести кавалерии с офицерами, а за ними столько же пехоты.

Шведы шли, ничего не подозревая. Притаились за поворотом и стали ждать короля.

Что за адская потеха! Засада тому, кто сам устроил засаду! Мужики так бы и заржали от удовольствия, если бы Яносик не запретил всякий шум под страхом смерти и если бы сами они не боялись испортить себе потеху.

Ехала кавалерия, закованная в железо, шла пехота в кирасах, но против камней все это ни к чему.

Но вот и с другой стороны вдали показались всадники.

Впереди ехал человек в шубе, за ним — небольшая свита, всего человек пятьдесят. Ехали они спокойно, не предполагая, видимо, ничего худого. Напротив, заметно было, что едут весело: передний часто оборачивался и что-то говорил следовавшим позади спутникам.

— Король, король… — зашептали горцы.

Въехали в ущелье. Вследствие узости прохода поезд растянулся и медленно подвигался вперед. Шведы за поворотом насторожились.

Вдруг отчаянные крики наполнили ущелье, и лошади с испугу поднялись на дыбы.