Евгений Анташкевич - Харбин

Асакуса встал и вышел из гостиной, всё-таки спокойствие давалось ему тяжело.

На кухне сидел переодевшийся во всё белое охранник.

– Водка есть?

– Так точно! – рявкнул он и свалился под тяжёлым ударом Асакусы.

– Принесёте графин, маслины и рыбу.

Юшков сидел в кресле уже с другой папиросой, в носках и в туфлях. Через несколько минут в гостиную вошёл охранник с подносом и поджатым к левой щеке плечом. Удар пришёлся туда, и глаз охранника был затуманен слезой.

– Его-то за что? – спросил Юшков, поперхнувшись дымом. – А хотя есть за что! Наверняка сволочь белогвардейская!

Он не стал ждать, пока разольют в рюмки, встал, взял стакан, налил его полный водки и выпил. Через несколько минут он сомлел.

«Ослаб! Это естественно!» Асакуса оторвал задумчивый взгляд от «гостя» и вызвал охранника.

– Сможете его перенести?

Тот, с брезгливой миной, не говоря ни слова, подошёл к креслу и легко поднял на руки длинное обвисшее тело.

Асакуса остался в гостиной один, и вдруг ему захотелось отсюда выйти и вымыть руки. Он собрал исписанные Юшковым бумаги и пошёл в кабинет.

На замшевом диване в сумраке зеленоватой от портьеры, как подводное царство, комнаты полковник почувствовал себя много лучше: «Действительно, как в их поговорке – «с таким человеком на одном поле…» Он начал смотреть бумаги, первая страница начиналась: «Я, Юшков Эдгар Семёнович…»

Асакуса стал читать, стараясь вникнуть в текст, и неожиданно для себя начал ощущать, что всё неприятное, что он только что испытывал к Юшкову, даже отвратительное: его внешность, голос, манеры, сходство с оборотнем – начало растворяться и куда-то уходить. От текста, написанного на хорошей белой, мелованной бумаге, веяло деловитостью, спокойствием, строчки были ровные, буквы – одинакового размера, было свободное левое поле, и на каждом листе в правом верхнем углу стоял номер страниц, и никаких зачеркиваний и поправок.

«Хагакурэ» – «Сокрытое в листве» – Кодекс самурая, а по-русски это похоже на «За деревьями не виден лес», – выстроил Асакуса логическую связь и вспомнил своего дядьку, свободно цитировавшего Кодекс самурая. – Всё правильно: «Сначала победи – потом сражайся. Во всём важен только конец».

Глядя на аккуратно исписанные листы, он подумал, что должны остаться черновики; он пошёл в кухню и спросил у охранника:

– Где черновики?

Тот непонимающе пожал плечами.

– Я спрашиваю, где испорченные им листы бумаги?

– Нету, господин полковник!

– Что значит – нету? Где он писал?

– Я докладывал, господин полковник, в гостиной!

Асакуса развернулся и пошёл в гостиную, на ломберном столике лежали только газеты, Асакуса перевернул их, обеденный стол тоже был чист, и на скатерти уже не осталось кофейного пятна.

«Понятно! Скатерть заменили».

Он снова прошёл в кухню:

– Ты, когда собирал скатерть, не прихватил никаких бумаг? Вспомни!

– Никак нет, господин полковник, была только посуда, а та скатерть, вот она, в ящике.

– Открой!

«Не хватало ещё, чтобы отсюда кто-то что-то вынес!» – без сожаления посмотрев на охранника, подумал Асакуса и вернулся в кабинет.

«Я, Юшков Эдгар Семёнович, родился в 1900 г. в Одессе, в семье портного. Еврей. В КП с июля 1917 г.

1908–1915 гг. – казенное начальное 6-классное училище;

1916 г. – вечерние общеобразовательные курсы;

01.16–02.17 г. – подручный конторщика в конторе автомобильных принадлежностей Суханова (Одесса), уволен; в революционное движение вступил под влиянием старшего брата (погиб в 1919 г. на «махновском фронте»);

1917–1918 гг. – член полусотни Союза социалистической молодежи, Одесса;

1917–1918 гг. – рядовой Красной гвардии;

1918—02.1919 гг. – на подпольной работе при немцах и белых, Одесса;

02.19 г. – арестован, совершил побег и через Николаев перебрался в Екатеринослав;

06—07.1919 г. – Центральные политкурсы;

1920 г. – Гуманитарно-общественный институт».

Дальше шло перечисление должностей в Одесской, Киевской и других ЧК, ОГПУ, НКВД…

«29.08.35–10.07.36 гг. – начальник Управления НКВД Азово-Черноморского края;

10.07.36–31.07.37 гг. – заместитель начальника специального отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР;

31.07.37–21.10.37 г. – начальник Управления НКВД Дальневосточного края».

Асакуса отложил первую страницу, но тут же взял её снова.

«Вот! Это интересно: июль тридцать шестого – июль тридцать седьмого года – работает в спецотделе Центрального аппарата НКВД. Спецотдел, насколько мне известно, – это разведка. Вчера он сказал, что дело «Маки Мираж» ему известно ещё с Москвы, то есть ещё с того времени. Плюс работа в Хабаровске с теми, кто это дело вёл с самого начала!»

Вторая и остальные страницы были написаны тем же ровным почерком, так же аккуратно и так же без помарок. «Где же черновики?» Он не мог отделаться от этой мысли.

«Операция «Макаки», впоследствии «Маки» и перед самым завершением – «Маки Мираж», была начата…»

«Макаки», – с досадой подумал он, – я вам покажу, кто из нас макаки!»

«…в 1926 году, когда к сотрудникам нелегальной резидентуры в Сахаляне Миядзаки и Кумадзава были подведены агенты Таня и Борис…»

– В принципе я мог об этом не писать.

Асакуса вздрогнул от неожиданно прозвучавшего у него из-за спины голоса Юшкова.

– Извините, полковник, я давно не пил водки, и она быстро на меня подействовала. – Юшков сел в кресло, помотал головой и стал крепко тереть ладонями лицо. – Можете отложить в сторону мою писанину, я вам так всё расскажу!

– Да уж извольте, Эдгар Семёнович! – сказал Асакуса и снова вспомнил про хурму: «Созрела!»

– Так вот! Эта стадия операции практически закончилась в тридцатом, потому что иссякли разведывательные возможности и Тани, и Бориса, хотя «Книгу подробностей» – дневник, который так неосторожно вёл ваш офицер Кумадзава, – мы прочитали, не сомневайтесь, всю! Извините, я могу путать произношение ваших японских фамилий…

– Ничего, я вас пойму, – ответил Асакуса.

Юшков кивнул и вдруг закричал в дверной проём:

– Эй, любезный, или как там тебя? Принеси сельтерской или хотя бы морсу! Извините, полковник, с непривычки горло сушит. Так вот! После этого Таню мы вывели…

Юшков выговорил всё это и даже не обратил внимания на то, что полковник добела сжал кулаки.

– Теперь вспомню характеристику Кумадзавы, которую мы получили от Бориса, цитирую: «…Лично Кумадзава – человек осторожный, хитрый, довольно энергичный, но нельзя сказать, что очень умный. Его слабость – спиртное и болтовня. Дома он – под башмаком жены, исполняет все её прихоти и терпит самые отборные ругательства…», хотя… – Юшков хмыкнул, – кстати! – и он выпустил тонкую струйку дыма, – а его жена, и это, заметьте, при наличии жены в Японии, – Дора Михайловна Чурикова, до него была любовницей атамана Лычёва, а после него, насколько нам известно, переехала в Харбин и открыла публичный дом… с этим вы разберётесь сами! Но я отвлёкся, цитирую дальше: впрочем, дальше идёт описание его внешности, вы и без меня это знаете, «…сухощавый, с европейскими чертами лица…» и «тэдэ» и «тэпэ».