Евгений Анташкевич - Харбин

Асакуса слушал внимательно – всё совпадало в деталях.

Юшков сидел в свободной позе и разминал очередную папиросу, его лицо приобретало живой цвет, а манеры – развязность.

– Я считаю, что ваша кадровая работа с ним, с вашим старшим офицером, была серьёзной ошибкой. Сколько вы продержали Кумадзаву на Дальнем Востоке, в этой сахалянской дыре, лет двадцать? Человек он действительно достаточно опытный и хорошо знает своё дело. Мы это выяснили, когда он во время путча генерала Ма в тридцать втором, вы помните, когда генерал Ма Чжаншань занял Сахалян и выбил оттуда вас, японцев… Так вот, Кумадзава почти год пересиживал у нас, то есть в японском консульстве в Благовещенске. Хотя он и был осторожен, но всё же кое-какую информацию мы о нём получили: за годы работы в этом медвежьем углу он стал рабом своей агентуры, точнее, той информации, которую он от них получал.

Асакуса с удивлением посмотрел на Юшкова.

– Ха, что же вы удивляетесь? Серьёзно проверить получаемую информацию он не мог и от вас помощи не получал, поэтому всё, что ему «приносили», он в том же виде передавал «наверх». И оставалось ему только ждать вашей реакции и сидеть в этой дыре без движения. Серьёзных связей ни в Мукдене, ни в Токио у него нет! Кому позаботиться о человеке, точнее, об офицере и его карьере? Поэтому, когда мы ему подставили Островского-Летова, по-вашему Старика, и тот принёс ему несколько «подлинников» – это, если вы помните, был мобилизационный план одной из частей Дальневосточной армии, потом – схемы оборонных укреплений и так далее, кстати, кое-какие документы, сидя в Москве, утверждал я, Кумадзава вздохнул! А вы проверить этого не смогли! Я прав?

Асакуса шевельнул окаменевшими пальцами:

– Продолжайте!

– Что тут продолжать? Дальше вы и так догадаетесь.

– И где сейчас Старик?

– Был под арестом. Приговор ему был согласован. Как сейчас, не знаю. Но такое не соскакивает!

– А Горелов?

– А что Горелов?

– Где Горелов?

– Горелов вам неопасен!

– Вы его тоже арестовали? Или расстреляли уже?

– Нет! Зачем?

– Ну вы же всех расстреливаете!

– Всех – да! А его – нет!

Асакуса начал волноваться, неужели всё-таки остались свидетели «Большого корреспондента»?

– Да вы не волнуйтесь, полковник, нет никакого Горелова.

Асакуса не понял.

– Нету! Нету никакого Горелова. Шилов и Богданов – это и есть Горелов. Это их выдумка, фантазия!

Асакуса сидел не шевелясь.

Юшков внимательно посмотрел на него:

– А кто-нибудь из вашей доверенной агентуры или офицеров разведки видел Горелова собственными глазами?

Асакуса промолчал.

– То-то и оно!

– Это было его условие, Горелова, – связь только через Старика.

– Это было условие не Горелова, а моих подчинённых, чекистов Богданова и Шилова! Ваш Старик был нашим агентом, ваши позиции в окружении штаба ОКДВА «стремились к нулю», поэтому и не было никакого Горелова.

Юшков говорил спокойно, рассматривал свои ногти, или в очередной раз закуривал, или обмахивался газетой.

– Господин полковник, попросите всё же топить поменьше, не продохнуть от жары, вы же не позволите отдёрнуть шторы и проветрить.

Дальнейший разговор об операции «Большой корреспондент» смысла не имел. В деталях по написанным Юшковым бумагам можно будет разобраться позже, хотя уже было понятно, что и это не имеет никакого смысла.

Асакуса слушал Юшкова, сведения от него были ошеломляющие, но он чувствовал себя уже спокойно. Он кликнул охранника и снова попросил водки и закуски.

Выпили молча, было очевидно, что работа на сегодня закончена, и Асакуса встал.

– Господин полковник, надо полагать, с этого дня вы начнете обдумывать, как эту операцию развернуть в обратную сторону? Заметьте, я не употребил слово «провал»! Провал был бы в том случае, если бы операция закончилась в связи с моим уходом в мир иной, а так… готов помочь, в Маньчжурии работает много нашей агентуры. – И без всякого перехода добавил: – А мне бы – бабу!

Асакуса потоптался в дверях: «Крепкий мужичок, всего две недели без накачки, а уже бабу!»

– Будет вам баба!

Утром 2 марта Асакуса сидел в своём кабинете.

Первая среда весны – за окном сквозь зябкий, влажный, ещё почти зимний воздух падает снег и тает, не долетев до земли.

Слякоть и ранние рассветные сумерки.

Погода быстро теплела, вот-вот начнутся отвратительные харбинские метели с липким снегом, который, пока будет лететь, смешается с коричнево-серой сладковатой вонючей печной гарью и завалит этим весь город. Наступало самое неприятное время года, которого Асакуса всегда ожидал с тревогой, снова начнёт ныть нога, и от боли будет некуда деваться, но сегодня он чувствовал себя спокойно. Сама богиня Аматэрасу послала ему…

Он смотрел на стоявшего перед ним на столе костяного Фукурокудзю – его вытянутую резную фигурку мудрого старца с неестественно большой, раздутой, как электрическая лампочка, лысой головой, с длинным, выше его самого посохом и привязанной к поясу пустой тыквой-горлянкой. «Фуку» – богатство и изобилие, «року» – счастье, «дзю» – долголетие – это было всё то, чего желала ему мать. Он достался маме от её отца, человека учёного, владельца богатой коллекции часов.

После ранения под Гродековом и вызволения из-под земли молодой поручик Асакуса пролежал месяц в госпитале во Владивостоке и почти на год до полного выздоровления был отпущен домой. Оттуда он и забрал с собой этого доброго окимоно, божка – покровителя учёных, часовщиков и игроков в шахматы.

«Пока Юшков составляет список их агентуры, надо…» Асакуса снял трубку и попросил дежурного срочно найти и вызвать в миссию лейтенанта Коити.

Коити появился к вечеру.

– Разрешите? Извините, господин полковник, я не мог без причин бросить учебный процесс и без лишних вопросов отпроситься у руководства института.

– Понимаю вас, проходите. Вы правы, легенду надо поддерживать, присаживайтесь!

Кэндзи сел и в который раз с удовольствием оглядел кабинет.

– Я вижу, вам тут нравится?

– Да, господин полковник, но особенно ваш окимоно. – И он кивнул на Фукурокудзю.

Асакуса, довольный, хмыкнул:

– Ладно, давайте к делу! Как у вас складываются отношения…

– С Адельбергом-младшим?

– Да!

– Складываются хорошо, он совершеннейший птенец, живёт как у мамы за пазухой…

– У Бога за пазухой, – поправил Асакуса.

– В Бога он не верит, хотя и ходит в церковь, а вот родителей и этого своего, как он считает, деда Тельнова любит очень сильно, и они его. Его семья и есть его Бог!

– Хорошо, это нам на руку. И как у вас с ним?

– Мы видимся нечасто, иногда вдвоём, иногда втроём: он, его девушка Соня Ларсен и я. Говорим обо всём, как все люди нашего возраста, он берёт у меня уроки японского, я у него уроки русского, политика, после того как он расстался с Родзаевским, перестала его интересовать.