Сергей Максимов - След грифона

Павел Анатольевич решил, что так заключенный будет находиться под перекрестными взглядами двух чекистов. И, когда он будет отвечать на вопросы одного из них, другой может контролировать его реакцию на вопросы и на сам предстоящий разговор.

Суровцев и Фитин, не выдавая своих эмоций, пристально посмотрели друг на друга.

– Читайте и расписывайтесь, – сказал Судоплатов и положил перед Суровцевым листок машинописного текста.

Прочитав заголовок на листе бумаги, Суровцев медленно поднял глаза на Судоплатова.

– Читайте, читайте, – проговорил Павел Анатольевич. – Дальше будет еще интереснее.

На первом листке, вверху, крупными буквами было напечатано: «Постановление о прекращении уголовного преследования». Суровцев быстро читал дальнейший текст, выхватывая из него самые важные для себя абзацы. «Ввиду отсутствия состава преступления прекратить уголовное дело в отношении...» – читал он. И так далее, до последней строки с подписью прокурора.

– Расписывайтесь, – стоя рядом с арестованным, сказал Судоплатов и положил на стол другой лист бумаги. Он был вполовину меньше первого.

Следующим документом была расписка, которая заканчивалась словами: «С постановлением ознакомлен». Суровцев поставил подпись.

– И число поставьте.

– Какое? Я хотел спросить, какое сегодня число? – чуть волнуясь, спросил Суровцев.

– Двенадцатое июля 1941 года. Это также подпишите, – несколько изменив тон, продолжил заместитель наркома и положил на стол перед Суровцевым еще два листа машинописного текста с подписями, одна из которых принадлежала Судоплатову, и двумя большими круглыми печатями с изображением герба Советского Союза.

Один из документов, оказавшийся перед Суровцевым, был не чем иным, как «Распиской о неразглашении режима содержания в Управлении исполнения наказаний НКВД СССР». Другая расписка повествовала о том, что он, Сергей Георгиевич Мирк-Суровцев, «обязуется сотрудничать с органами государственной безопасности».

– Не валяйте дурака, – произнес Судоплатов и протянул руку в ожидании.

Суровцев и не собирался ломать комедию. Он без видимого колебания подписал бумагу.

Судоплатов забрал документы и прошел за свой стол. Фитин начал работать с непривычного для себя вопроса, целью которого первоначально было не скрыть истинную причину своего присутствия в этом кабинете, а просто завязать разговор:

– Виновные в вашем аресте понесут заслуженное наказание. Мы надеемся, что вы не озлобились на советскую власть. Что скажете?

– Скажу, что обижаться на власть в моем положении все равно что обижаться на землетрясение или ураган, когда вы находитесь внутри оных, – ответил Суровцев.

«А язык у него моему сродни, – подумалось Фитину, – поганый язык. А ведь тоже знает, что в наше время чем длиннее язык, тем короче жизнь».

– Вы, конечно, понимаете, что дальнейшую вашу судьбу мы не оставим без внимания. Вам предстоит ответственная работа. Надеюсь, вы оцените всю степень доверия к вам с нашей стороны. Мы рассчитываем на вашу искренность, – продолжал уже вслух Павел Михайлович.

– Я понимаю, что так просто вы меня не выпустите на свободу.

– А куда вам идти? – в свою очередь, спросил Судоплатов. – Некуда вам идти, – сам же и ответил.

Фитин не понял сразу, что показалось ему неестественным в поведении заключенного. То, что он воспринял весть о своем освобождении достаточно спокойно, конечно, настораживало, но было еще что-то в нем такое, что он чувствовал и не мог сформулировать. Талантливый руководитель разведки, он обладал интуицией. И сейчас интуиция шептала ему, что арестованный ведет себя как-то неестественно для сложившейся ситуации. И дело тут совсем не в том, что он слишком спокоен. Он в чем-то уверен. И уверенность эта проистекает совсем не из тех причин, которые известны и ему, и Судоплатову. На поверхности лежит то, что арестованный понимает, что за его реабилитацией стоят очень большие начальники. На ум сразу приходило то, что арестант может предполагать о новом интересе к тайне колчаковского золота. Но в том-то все и дело, что скорее всего что-то другое придавало ему уверенность в его дальнейшей судьбе. «Стоп!» – одернул себя Фитин. Он понял, в чем дело. «Заключенный знает о начавшейся месяц назад войне с Германией», – догадался Фитин. По словам Судоплатова, сам он с самого начала войны не встречался с арестованным. Предположить, что он знает это через охрану, просто невозможно. Но он знает! Он никак не среагировал на усталый вид обоих чекистов, а это только слепой не заметит. Он после месяца полного заточения при взгляде на запыленного и загоревшего Судоплатова даже взглядом не отреагировал на его вид. А перемены в людях за этот месяц были столь разительные, что это бросалось в глаза. Обстановка в стране и в армии никого не оставила равнодушным. Уж по крайней мере выцветшая гимнастерка Судоплатова не могла не вызвать заинтересованного взгляда. Нет. К этому явному факту он отнесся как к само собой разумеющемуся. О войне он знает. Точно знает! И уже поддавшись интуиции, как вдохновению, Фитин неожиданно и для себя, и тем более для Судоплатова спросил прямо:

– Вы знаете, где сейчас немцы?

Вздрогнул от такого вопроса не освобожденный арестант, а заместитель наркома и начальник 4-го управления НКВД Павел Анатольевич Судоплатов. Суровцев же почти без паузы ответил:

– Вероятно, под Смоленском.

Чекисты переглянулись.

– И из чего вы сделали такой вывод? – прямо спросил Фитин.

– Из вашего внешнего вида, – точно предлагал мысленно проследовать еще раз путем уже пройденным, ответил арестованный. – Потом, в поведении охраны невольно замечаешь некую нервозность. А иногда наоборот – растерянность.

Фитин не ждал никакого другого ответа, но именно это и добавило в его настороженность чувство близости опасного противника. «Непрост, ох непрост этот недобитый их благородие!» – невольно подумал он. Но Судоплатов и предупреждал, что человек он не простой. Недаром же сам товарищ Сталин вникал в его дело.

– Хорошо. Тогда сразу к делу. Только не переоценивайте свою значимость в свете последних событий, – произнес Фитин и положил перед Суровцевым фото немецкого генерала. – Что вы скажете об этом человеке?

– Ко всему мной уже написанному могу добавить только личные впечатления. Они больше из сферы эмоциональной. Кстати, настоящего его имени я не знал и не знаю до сих пор.

– Мы зато знаем, – в чекистской манере произнес Фитин и сразу же устыдился. «Когда только избавимся от манеры ведения допросов в духе Гражданской войны!» – упрекнул себя начальник разведки. – Называйте этого генерала, как называли до сих пор.

– Хорошо. Пусть будет, как было до революции. Это Вальтер. Его сотрудничество с русской разведкой опиралось на убеждение в том, что война с Россией гибельна для Германии. Степанов в работе с Вальтером рассматривал его не только как источник разведывательной информации, но и как возможного союзника в случае необходимости в заключении сепаратного мира во время войны с немцами. Мне думается, что в нынешней ситуации для этой роли он не подходит. Хотя кто знает. Но я должен вам сказать, что генерал Степанов не тот человек, который забывает знакомства такого рода.