Джейн Харрис - Наблюдения, или Любые приказы госпожи

— Ну… а что случилось-то? — спросила я.

Хелен пожала плечами.

— Какая-то женщина накинулась на него. А потом убежала. Англичанка, кажись. Совсем сумасшедшая. Избила его лопатой.

— О… о боже. А ее… ее потом нашли?

— Не знаю. Вряд ли. Хотя кой-кого все-таки нашли. В тот самый день одна бедняжка упала с моста прям под поезд. Ирландка. Вот страсть-то какая. Они собираются сделать ограду на мосту повыше. — Хелен вдруг обеспокоенно вгляделась в меня. — Что с тобой, миленькая? Ты что-то опять с лица сбледнула. Может тебе прилечь?

— Да нет, со мной все хорошо, спасибо.

Немного погодя я спросила:

— Значит, это был несчастный случай… с женщиной, попавшей под поезд?

— О да. Все говорят, она просидела цельный день в «Лебеде» и в станционной таверне. А под вечер шатаясь вышла на воздух, может по зову природы. Стоял туман, она оступилась. — Хелен немного помолчала, потом спросила: — Ну что, совсем невмоготу?

В первый момент я решила, что она говорит о моей жизни в целом. Откуда она узнала, что у меня все так плохо? Подняв взгляд, однако, я поняла, что Хелен имела в виду мою кучку картошки. Она хотела было взяться за нее, но я сказала:

— Нет-нет, я сама все дочищу. Вы так много для меня сделали. И… это… я уйду нынче днем.

Она искоса взглянула на меня.

— Разумно ли так спешить?

— Я должна. Вам нужна ваша кровать. А мне уже гораздо лучше.

Если честно, я была слаба как мокрая оса. Но даже мокрая оса из последних сил ползет к варенью — так и со мной, меня безудержно тянуло обратно в «Замок Хайверс» и к миссус.

Не стану подробно останавливаться на своем уходе из Стоундайка. Достаточно сказать, что я не только горячо поблагодарила Хелен и пообещала вернуть ей башмаки при первой же возможности, но и мысленно поклялась отплатить им с Чиком за доброту, проявленную ко мне. Однако чертовы башмаки оказались такими жесткими, будто были сделаны из железа. Уже через милю я сбила ноги в кровь и вдобавок падала от усталости. Думаю, на своих двоих я не преодолела бы и половины пути до «Замка Хайверс», но слава богу меня подобрал проезжий старьевщик и я отдохнула у него в телеге. Он высадил меня в Смоллере, откуда я проковыляла последнюю милю-другую до «Замка Хайверс» по кружному проселку, идущему через Каубернхилз, поскольку мне решительно не хотелось показываться в Соплинге. Я могла столкнуться там с кем угодно, даже со Старым Хреном, если у него башка уже зажила. И черт знает, как я повела бы себя при встрече с ним.

Солнце уже садилось, когда я приблизилась к боковым воротам «Замка Хайверс». Странно было возвращаться вот так — словно я просто выходила за покупками или еще по какому хозяйственному делу. Дом казался покинутым. Ни дымка из труб. В огороде ничто не шелохнется. Пылающий костер, из которого я несколько дней назад выхватила «Наблюдения», превратился в кучку холодной золы и углей. Ближе ко двору я почуяла резкий гнилой запах, как если бы кто-то пропоносился и помер. Испугавшись за домашнюю живность, я бросилась к загонам. Но к моему изумлению и свинарник и курятник стояли пустые. Ни свиньи, ни куриц. И кота нигде не видать.

Я посмотрела на дом. Последние солнечные лучи зажгли окна. Они горели ослепительным золотом, но почему-то не радовали глаз, а нагоняли непонятный страх. Вдруг кто-то клюнул меня в голень, я с перепугу подскочила на шесть футов в воздух, но это оказалась всего лишь одинокая курица, грязная и взъерошенная. Я кышнула ее прочь и приблизилась к дому. Сперва я вознамерилась обойти его снаружи, поочередно заглядывая во все комнаты, но потом передумала — вдруг кто-нибудь в доме испугается, заметив меня за окном (хотя на самом деле, думаю, я сама забоялась увидеть там что-нибудь ужасное).

Лучше зайти в дом и все выяснить, решила я. Задняя дверь была распахнута. Я заглянула в кухню — никого. Тогда я зашла и затворила за собой дверь, поскольку уже вечерело и становилось свежо. Первым делом я стащила башмаки, позаимствованные у Хелен, стянула чулки и подула на покрытые кровавыми волдырями ступни. Потом огляделась по сторонам, пытаясь понять, изменилось ли здесь чего-нибудь за время моего отсутствия. Камин не растоплен. Молоко на дне кувшина свернулось. Хлеб, зачерствевший еще перед моим уходом, теперь покрылся пушистой зеленой плесенью. Из помойного ведра несет тухлятиной. Я замерла на месте и прислушалась, но в доме не раздавалось ни звука. В коридоре было пусто и тихо, золотистая пыль неподвижно висела в последних закатных лучах. Я крадучись двинулась к холлу и пылинки закружились, заплясали вокруг меня. После каменного пола кухни деревянные половицы казались теплыми. Под входной дверью лежала россыпь писем. Означало ли это, что в доме никого нет? Я сообразила, что господин Джеймс мог уехать куда-нибудь на поиски миссус. Но уже в следующий миг заметила свой старый плащ и старушечий капор, брошенные на нижнюю стойку перил. Именно в них миссус ушла из дома в день, когда пропала. Значит она возвращалась сюда.

В ушах у меня застучало. Я тихонько прошла через холл и заглянула в гостиную. Вот любимое кресло миссус. Мне вдруг представилось, что она сидит в нем с шитьем, а при моем появлении подымает глаза и улыбается. «Бесси! — восклицает она. — Где тебя носило?» Или «Бесси! О чем ты вообще думаешь?»

Но миссус там не было. И подушка, обычно лежавшая на сиденье кресла, валялась на полу в углу комнаты, словно швырнутая туда в гневе. Рядом с ней я увидела опрокинутый подсвечник, а в камине осколки стекла. Мне пришло в голову, что в дом — если он уже несколько дней как покинут — мог проникнуть незваный гость. Или незваные гости. Может статься, они и сейчас здесь.

Но едва эта мысль мелькнула в моем уме, как я услышала какой-то звук. Очень похожий на скрип кресла и донесшийся из кабинета. У меня сперло дыхание. Я повернулась и на трясущихся ногах пошла через холл. Я старалась ступать тихо, но половицы были липкие, и при каждом шаге подошвы моих босых ног отлипали от них с резким звуком, слышным по всему дому. Дверь кабинета была приоткрыта. Я осторожно толкнула ее ладонью, и она медленно, бесшумно распахнулась. Вот на стене карта округа, на которой я смотрела железные дороги. Вот на столе, рядом с пустой бутылкой из-под виски, мое письмо к господину Джеймсу, развернутое. А вот и сам господин Джеймс, лежит навзничь на диване, прикрыв лицо согнутой рукой. Он без башмаков. Носки на нем грязные, одежда в беспорядке. Возле дивана стоит стакан виски и другая бутылка, почти полная. В комнате страшный развал, на полу валяются грязные тарелки и стаканы, повсюду раскидана одежда.

Пока я смотрела на него, господин Джеймс протяжно вздохнул и убрал руку с лица, но его глаза оставались закрытыми, словно он смотрел внутрь себя, на свои мысли — мысли безрадостные, судя по страдальческому выражению лица. Он пошарил рукой в поисках стакана виски, но не нашел. Тогда господин Джеймс открыл глаза, а я стояла на таком месте, что он уперся взглядом прямо в меня.