Николай Алексеев - Лжедмитрий I

— Ты привез радостные вести, Господь услышал наши молитвы и вразумил царя Димитрия.

Развернул письма, прочитал, поднял на иезуита удивленные глаза.

— Но брат Александр ничего не сообщает утешительного. И у царя Димитрия мы не видим даже намека на его желание сблизить наши церкви. Он, видимо, решил забыть свое обещание, данное нунцию Рангони в Сандомире, когда бродягой искал защиты и покровительства у нашей святой церкви… В этом письме царь Димитрий лишь сулит разбить неверных турок, и то в будущем. — Замолчал, снова уткнулся в письмо епископа. Оторвался, заговорил: — Упоминание брата Александра о победе московитов над султанским войском на Кавказе если и имело место, то нам о нем неизвестно… Я сообщу обо всем папе. Думаю, миссия брата Александра облегчится, когда в Москву прибудет верная дочь церкви нашей Марина Мнишек.

— На это и епископ Александр надеется, — поддакнул иезуит.

— Знаю, нелегко брату Александру, но не только слуга Божий он, но и воин церкви латинской! — и поднял палец. — Он исполнит, что ему поручено!

Утомительно тянулось время для великого секретаря и казначея Афанасия Власьева, дни долгие, однообразные, спад да ел — и нет иного дела. Дома это не заметно, а тут знай выглядывай, нет ли каких вестей из Москвы.

Побывал Власьев на свадьбе короля с австрийской эрцгерцогиней. Отстоял, отсидел — и конец.

Московский посол даже лицом сдал. Похудел, злой.

Воевода Мнишек как отбыл в Сандомир, так и жил там. Никакого намека не подавал, что собирается в Москву.

Декабрь минул и январь, а на исходе февраля, к огромной радости Власьева, наконец приехал от царя Димитрия шляхтич Бучинский, привез злотые королю и воеводе.

В столице войска Донского Черкасске на круге порешили слать на Русь обоз за хлебом и старшим назвали Корелу. Год, сказывали, московскую землю урожаем не обидел, а Дон в хлебе нужду имел.

Отправились донцы по санному пути, минуя Воронеж, на Рязань. Везли на Русь то, чем Дон богат: балыки осетровые да белужьи, икру черную в бочках и рогозовые кули, набитые под завязку вяленым рыбцом. Имели казаки расчет обменять свой товар на хлеб либо, продав, купить верно.

В Рязани, оставив часть обоза — пускай казаки мен ведут, — старый Корела с другими донцами в Москву подался. Под Коломной налетели на обоз лихие люди. Отбились казаки, но двоих товарищей потеряли.

В Москву въехали в воскресный день. Торг так себе, видать, по этому времени лучшего и не жди.

От казачьего обоза за версту рыбным духом прет. Пропитались жиром кули. Нищим и голодным на зависть. Они за обозом от самой заставы увязались.

Покуда донцы на торгу располагались, старый атаман Корела вздумал в Кремль сходить. Уж больно хотелось ему повидать царевича Димитрия. Каков он нынче?

Шагает Корела через Охотный ряд и диву дается, сколько в Москве иноземцев, и все приоружно. Тут и ляхов и немцев немало.

В Кремль вступил через Троицкие ворота. Мостовые булыжные, церкви нарядные… А палаты царские выстроены с сенями разными и переходами, башенками и вторыми ярусами. Патриаршие хоромы тоже огромные. Остановился Корела, загляделся: оконца стеклом цветастым играют, золотятся крыши на солнце. До чего же дивные царские палаты! Неспроста царевич Димитрий так в Москву рвался.

Запутался Корела, где же вход к царю в хоромы? Спросил у проходящего стрельца, тот на Красное крыльцо указал.

Обил старый атаман снег с сапог, снял шапку, волосы ладонью пригладил. По ступенькам поднялся и оробел. Дверь и та в узорочье. Постоял, потоптался. Наконец решился, открыл дверь. Тут перед ним два немца дорогу загородили. У немцев камзолы бархатные, грудь в броне, тяжелые бердыши позлащенные. Корела страже свое растолковывает, но немцы по-русски ни слова и плечами теснят атамана из хором. Хотел Корела силком пройти, да немцы бердыши скрестили.

Тут важный боярин показался, на Корелу прикрикнул:

— Уходи подобру! Коли жалобу какую принес, тащи в приказ.

Почесал Корела затылок: «Вот те и царевич Димитрий! Когда в Туле с казаками прощался, благодарил, что помогли на царство сесть. Теперь немцами огородился».

Воротился старый атаман на торг, а там шляхтичи донцов окружили, тянули с саней кто чего, да еще насмехались:

— Царь Димитрий нас жалует!

Рассвирепел Корела:

— Эй, казаки, бей панов!

Набежал народ донцам на помощь. Шляхтичи сгрудились, сабли обнажили, но казаки были не безоружны. И пролиться бы в тот день крови, не подоспей стрельцы. Уняли казаков, прогнали шляхту.

Нехотя расходился люд на торгу, бранили панов и немцев, грозились.

Настал день отъезда, а душу Марины не покидало смутное чувство тревоги. Марина не могла ответить, отчего оно. Может, от того сна, какой увидела она позапрошлой ночью? Приснилось ей, что стоит она на краю обрыва и с ужасом смотрит в провал. Там, глубоко внизу, темно и то ли ветер свистит, то ли воют дикие звери.

Вдруг земля под ногами Марины осунулась, и она, вскрикнув, рухнула во мрак.

Проснулась в холодном поту и уже до самого утра не могла уснуть. Лишь днем на людях забыла сон, но тревога осталась.

Марина не терзалась в выборе, и то, что паны нередко даже при ней называли Димитрия самозванцем, ее мало трогало. Кто он по происхождению — в этом ли дело? Димитрий назвал себя царевичем и получил царство. Он заслужил ее руку, и она, Марина Мнишек, будет царицей огромной и богатой страны Московии.

Папский нунций Рангони тоже причастен к судьбе Марины. Она понимала, что епископ старался не зря. Латинская церковь возлагала на нее большие надежды, и Марина их оправдает.

Но это душевное волнение, что оно означает? А может, ей жаль покидать отцовский дом? Нет. В замке отца ее ждут долги, которые так любит делать воевода и с которыми он насилу рассчитался благодаря московской казне. Никто, даже самый вельможный пан в Речи Посполитой, если бы и предложил руку Марине, не даст ей той власти, какую она обретает ныне.

Марина была уверена: смятение, тревога — все это временно и пройдет, как только она станет московской царицей.

Явились холопки, одели ее, причесали. Одна из холопок принесла серебряный кубок с холодной водой. Марина выпила не спеша, вытерла губы шелковым платочком, посмотрела в зеркало: красивая, гордая шляхтичка глянула на нее…

Покидали Польшу по весенней распутице. Ехали по-царски: две тысячи слуг и множество верных рыцарей сопровождали Мнишек. Тут были и князь Адам Вишневецкий, и иные вельможные паны, решившие, что настала самая пора урвать и себе у Московии.

В Слониме поезд царской невесты встретил великий секретарь и казначей Афанасий Власьев с дьяками и подьячими, и все вместе двинулись к российскому рубежу.