Александр Савельев - Сын крестьянский

Болотникову стало быстро известно о новых московских войсках, об измене Пашкова.

Он с горечью подумал: «Снова неудача! Сил наших не дюже осталось. Ослабли. А вражьих прибавилось! Придется отойти войску в Коломенское!»

Сквозь завывание ветра сурны протрубили отступление.

— Слышь, братцы, назад! — заговорили среди повстанцев.

Поредели ряды их. Многих славных рубак не стало. Валялись они, заносимые снегом, в поле, у обочин дороги, под кустами. Проезжая мимо и глядя на них, дворяне с ненавистью бормотали:

— У, грабители! Ужо вам всем конец приспеет!

Пешие повстанцы отступали в порядке, задерживая врагов.

В Коломенском Иван Исаевич собрал совет. Военачальники явились задумчивые, пасмурные. Только Федор Гора что-то весело рассказывал Юрию Беззубцеву. Тот под конец тоже заулыбался. Глядя спокойно и уверенно на окружающих, Болотников начал:

— Что, соколики, невеселы? Что головушки повесили?

— Проруха, воевода! — ответил один из военачальников.

— Э, сегодня проруха, завтра победа. На то и война. Взбодритесь! А теперь упреждаю: долго нам в Коломенском не оставаться. Перво-наперво тесно, как муравьи кишим. Простор нужен, чтоб долго отсиживаться, и место нужно высокое. Тогда кругом видно, что деется. Помяните мое слово: недруги обложат нас, как медведя в берлоге, в лесах засядут и начнут оттоль палить. Мы — на виду, они сокрыты, а зелья, снарядов, пушек у них в достатке. У нас один острог, кремля нет, защита праховая.

Помолчал Болотников и, окинув собравшихся зорким глазом, продолжал:

— Еще скажу я вам, други ратные, про измену Истомы Пашкова. Ушла с им к царю малость людей, пять сотен, не более. Все дворяне да дети боярские. Народ черный из войска его с нами остался.

Неистощимая энергия сверкала в серых очах Ивана Исаевича. Окружающие успокоились, лица повеселели. Федор встал, закрутил свои усы, прокашлялся, положил руку на эфес сабли, сказал:

— И то мовыть треба, батько воевода: трохи маломочны мы стали. Кого повыбывалы, бисовы диты, хто сами поутикалы к царю. А вин сыл набирае. У Москвы уся его воинская справа пид боком. Треба нам дали ховаться; там виддыхнем, у силу войдем, знова богатеев глушить учнем. Двигай, воевода, тай трескотня пийдэ, уси знова гарно буде! Мы боярам еще в шаровары, за пазуху ежей сунемо! Чертяка им в дыхало!

Начальники загрохотали, и всех громче смеялся сам Федор. На бритой голове его трясся оселедец.

В Кремле, в Грановитой палате, собралась боярская дума. Лучи солнца проникали сквозь стрельчатые окна, освещали расписанные красками стены, потолок, собравшихся. Настроение у всех было приподнятое.

Царь сидел в высоком резном кресле кипарисового дерева, с золоченым орлом на спинке. Это белого цвета кресло блистало драгоценными камнями. По обе стороны — двое рынд в белых атласных кафтанах, с бердышами. Лицо Шуйского похудело. Он острыми, пронырливыми глазками посматривал на бояр, словно наперед стараясь прочесть их мысли.

Бояр собралось много. Они сидели, соблюдая местничество, на лавках с бархатными малиновыми полавочниками; были в длинных кафтанах, у большинства с высокими стоячими воротниками — каптырями. Поверх кафтанов — чуги. Эта шелковая, бархатная, атласная одежда гармонировала с росписью цветами, травами на стенах палаты.

Красные, синие сафьяновые сапоги с острыми носками. Бросались в глаза пальцы боярских рук, разукрашенные сверкающими кольцами.

Бородатый, степенный боярский цветник — в ожидании. Выделялись некоторые, прибывшие с поля брани, в доспехах. Тихие переговоры…

Царь поднялся, его одежда и шапка Мономаха сверкали золотом, драгоценными камнями. Водворилось молчание.

— Учнем, бояре, судити да рядити, как нам с войной быть? Кончать надо с вором Болотниковым! Первый боярин, ты что скажешь?

Князь Мстиславский, в шлеме, колонтаре [52] Колонтарь — безрукавный металлический панцирь. , гордый, решительный, поднялся с места.

— Великий государь! Воры ныне слабже стали супротив прежнего, а мы сильнее. Пришел срок добить супостатов. Куй железо, пока горячо! Так ведь, бояре?

— Верно, верно!

— Правду сказываешь! — загудели бояре.

— Наступать, великий государь, надлежит, и незамедлительно! — закончил Мстиславский.

На лице Шуйского появились нерешительность, колебание, но быстро исчезли.

— Надо, надобно наступать! — кричали бородачи бояре, все более и более распаляясь.

Шуйский помолчал, соблюдая царский чин. Истово перекрестился, а за ним и бояре. Потом он громко произнес:

— Быть посему! Заутра выступаем в поход!

Рано утром второго декабря через Калужские и Серпуховские ворота двинулись: пришедшая в Москву смоленская дружина и полк Ивана Шуйского, потом полки «на вылазке» и осадные во главе с князем Михаилом Скопиным-Шуйским. За ними шли дружины Пашкова, Ляпунова и Сумбулова. Сзади следовали и стали в резерве пришедшие с усмирения замосковных городов отряды Крюк-Колычева, Мезецкого, Полтева. Громадная собралась рать.

Болотников повел свое войско к слободе Котлы сам. Здесь разгорелся жаркий бой. На левый фланг повстанцев двинулась от Новодевичьего монастыря дружина смольнян с «нарядом». Пушки били упорно и непрерывно. Поднялся ужасающий гром, облако дыма заволокло наступающих. Было подбито несколько орудий повстанцев, перебито много прислуги.

Проезжал с поручением мимо пушки Олешка. При ней остался один пушкарь. Остальные валялись мертвые на окровавленном снегу.

— Эй, молодец, слазь, пособи малость! Хоть ядра подавай. Один я совсем упарился.

Олешка тут же соскочил с коня, привязал его к березке в буераке, стал помогать. Чаще засверкал огонь, орудие окуталось дымом.

— Пли… откат… подавай ядро… банник давай… заряжаю… пли!.. — командовал и действовал маленький, юркий, коренастый пушкарь, со съехавшим набок треухом, в зипуне нараспашку, в лаптях.

Вскоре появились три запасных пушкаря.

— Ну, сокол, благодарствую! — крикнул пушкарь и начал натирать себе снегом побелевшие от мороза нос и уши.

Олешка вскочил на коня, махнул на прощание шапкой, помчался к Болотникову.

Пьяные смольняне бежали и ревели как оглашенные. Вскоре из тыла появился сам Болотников вместе с Олешкой и тысячью конников. От неожиданности смольняне растерялись, повернули назад. Гибли под ударами сверкающих клинков.

Натиск на левом фланге был отбит. Побоище шло уже на правом фланге народного войска. Там были два полка, сформированные из оставшихся верными Болотникову пашковцев. На них ударили три полка Скопина-Шуйского, а за ними дружины Ляпунова и Сумбулова. Болотников и Олешка теперь уже с двумя тысячами всадников поспешили на правый фланг.