Нина Молева - А. Г. Орлов-Чесменский

— Не в первый раз примечаю, больно ласков с ней Григорий Григорьевич. Вот и тут за вечер не один раз и танцевать с ней принимался, и беседовать начинал.

— Да это случайно пришлось, государыня. Все лучше девчоночка, чем наши дуры разряженные. Те и впрямь на каждого кавалера глаз положить норовят, а Катенька как есть ребенок. Ласковая. Веселая. Да ей сказать можно, чтоб на глаза не больно попадалась. Чай, не обидится. За науку благодарить будет.

— Что ж, ей, пожалуй, скажи, чтоб… Ну, сама знаешь. А Григорию Григорьевичу словом обмолвиться не смей. Ни к чему это.

— Как можно, государыня. Да по правде, и сказать-то ему из разговору нашего нечего. Так, пустяки одни — от усталости.

— Дай Бог, чтоб так.

— А иначе и быть не может. Для всех нас, государыня, вы как солнышко в ясном небе — кто с вами сравнится.

— Дай Бог…

— Опыт с Петром Ивановичем Паниным оказался во всех смыслах неудачным, господа. Его потуги овладеть Бендерами привели к потерям и живой силы, и нашего авторитета.

— Ваше императорское величество, граф не располагал для взятия, крепости осадной артиллерией.

— Никогда не сомневалась, что любая неудача найдет среди наших офицеров убедительное обоснование. Беда в том, что на войне не существует объяснений — только победы или поражения. Вы полагаете, я права, Василий Иванович? Суворовскому суду я привыкла верить.

— Тут и спору нету, государыня.

— И какой смысл в наших блистательных всех морских победах, когда судьба войны все равно будет решаться на суше, где успехами хвалиться по-прежнему не приходится.

— Но разве действия князя Василия Михайловича Долгорукова нельзя назвать удачными? Едва вы изволили подписать его назначение вместо графа Панина, он уже к середине июня овладел Перекопской линией, поверг в панику шестидесятитысячное войско неприятеля, двинулся в глубь полуострова, через две недели овладел Кафой. Хан Селим-Гирей обратился в бегство, и в две недели Крым оказался во власти России.

— Вы забыли добавить, что его поддержала Азовская флотилия адмирала Сенявина.

— Ваше справедливое дополнение, ваше императорское величество, только расширяет фронт успехов российской армии.

— И тем не менее Война не может опираться на единственного удачного и удачливого полководца. Я отметила успехи князя Георгием первой степени и 60 тысячами рублей.

— Это много меньше, чем награда за Чесменское сражение.

— Вы правы, Василий Иванович.

— Ведь князь Василий Михайлович к тому же заключил с крымцами неразрывный союз, навсегда отделив их от Порты.

— Князь не будет обижен. Вы напомнили мне, что ему следовало бы дать титул Крымского. Не правда ли, господа? И, само собой разумеется, шпагу с бриллиантами.

— Если разрешите сказать, государыня, опасно то, что на зиму наши войска выведены из Крыма на Украину. Ведь по соглашению Крым обретает независимость, хотя и под покровительством вашей державы. Кто знает, какие старые связи могут ожить в отсутствие наших войск. Порта совсем рядом, и ее сторонников среди крымчаков мы просто не знаем.

— Что же вы имеете предложить?

— Поспешение с заключением договора с самой Портой.

— Кстати, австрийский министр Кауниц уже предложил нам через Фридриха II свои услуги в посредничестве с султаном.

— Его намерения очевидны. И он, и прусский король одинаково боятся возвышения России. В то время как наша императрица справедливо требует от своих военачальников большей энергии, Пруссия и Австрия считают успехи русского оружия слишком опасными.

— Что мы ответили на их предложение?

— Что мы уже начали напрямую переговоры с султаном, ваше величество, о мире.

— Вы полагаете, этот вопрос не допускает промедления?

— Само собой разумеется, государыня, имея в виду ухудшение отношений с Швецией. Теперь все будет зависеть от того, насколько удачно нам удастся провести переговоры с Портой. Местом переговоров назначены Фокшаны. Именно там имеет произойти конгресс.

— Григорий Григорьевич, вы не принимаете участия в общем разговоре. Но, может быть, именно вы со всеми моими полномочиями отправитесь в Фокшаны. Зимняя дорога удобнее летней, и мы позаботимся о том, чтобы она была для вас не слишком обременительна.

— Вы предлагаете мне дипломатическую миссию, ваше величество?

— После вашего блистательного триумфа в борьбе с московской чумой и в свете этой победы вам удастся ее удачно провести. Это важно для нашей державы, граф, и на вас я могу положиться в полной мере.

— Государыня, я не могу уклониться от столь почетной обязанности и не оправдать вашего доверия. Как скоро следует отправляться в путь?

— Как вы полагаете, канцлер?

— Чем скорее, тем лучше. Переговоры должны начаться в первых числах января.

— Господа, необходимо любым образом воспользоваться отсутствием в столице Орловых, чтобы наконец отвлечь от них внимание императрицы. Другого такого счастливого стечения обстоятельств мы не дождемся. Я и так удивляюсь их неосмотрительности: Иван хозяйничает на Волге, Алексей и Федор упиваются воинскими успехами в Архипелаге, и вот сам Григорий Григорьевич изволил отъехать в Фокшаны. Не знаю, видели ли вы его выезд, но такой пышности мог позавидовать любой император.

— И после такого выезда вы, Петр Иванович, рассчитываете на успех отвлекающего предприятия? Полноте! Не успеете оглянуться, как вырастут очередные триумфальные ворота, будет заложен соответствующий храм или дворец на дороге из Петербурга в Москву, а там появится и золотая медаль с бессмертным именем российского героя.

— Знаешь, братец, я готов присоединиться к доводам князя, если бы не одно маленькое обстоятельство из области психологии. И прошу вас, не смотрите на меня с таким удивлением: именно психологический экскурс заставляет со всей серьезностью отнестись к соображениям графа Петра Панина.