Юрий Щеглов - Победоносцев: Вернопреданный

17 сентября, из Санкт-Петербурга. Получено великим князем Александром Александровичем в деревне Берестовицы, в Болгарии, 24 сентября 1877 года.

«Одна земляная сила, грудь русского солдата, на которую мы привыкли полагаться исключительно, не выдержит, не вынесет».

Внутреннее управление, по мнению Константина Петровича, никуда не годилось. Лень поразила тех, кто стоял у руля. Неужели никто не понимает, что России на Черном море нужен настоящий флот, а не только всеми проклинаемые «поповки»?! Баранов давно разъяснил, какой ущерб приносят для береговой обороны Черного моря крупные броненосные суда, построенные по плану вице-адмирала Попова. Первые месяцы войны обнаружили полную непригодность неповоротливых судов. А кто покровительствовал Попову? Великий князь Константин Николаевич, разгуливающий сейчас по аллеям Павловска под непритязательную музыку заезжих капельмейстеров. История с Поповым и «поповками» еще выйдет Баранову боком и Константину Петровичу тоже.

Сейчас он подумал, что судьба и впрямь распоряжается людьми вовсе не как ей заблагорассудится, а в соответствии с законами, установленными высшими силами. У евангелистов можно легко найти много соответствующих мест. Но самое яркое и, пожалуй, в своем роде единственное содержится в «Послании к римлянам святого апостола Павла»: «Как и вы некогда были непослушны Богу, а ныне помилованы, по непослушанию их, так и они теперь непослушны для помилования вас, чтобы и сами они были помилованы. Ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать. О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его! Ибо кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему?..» Исайя 40, 13!

«Или кто дал Ему наперед, чтобы Он должен был воздать? Ибо все из Него, Им и к Нему. Ему слава во веки. Аминь».

Созерцая таинственные и неисповедимые пути Промысла, ведущего человечество к цели Царствия Божия, апостол приходит в восторг и священный трепет перед бездною богатства и премудрости Божией, и с его гимном согласуется вдохновенная хвала Исаии….

Как верно мыслил апостол! Неисповедимые пути Промысла! И как свободно прилагается сущность выраженного апостолом к жизни человеческой! Самого Константина Петровича загнали в угол, унизили, вероятно, с подачи Витте, отставили от дела, которому он служил четверть века верой и правдой. А что сделали с Барановым и кто с ним сие сотворил? Зиновий Рожественский! Автор несчастного боя в Цусимском проливе! Он, однако, не захотел сейчас думать о несчастной и нелепой судьбе Рожественского. А те, кто орет и проклинает его, беснуясь на Литейном, приведут Россию к другой Цусиме! Он больше не хотел думать о нынешней войне с японцами, которая, как и прошлая, с турками, послужит прологом гибели монарха. Ему было горько сознавать неотвратимость хода истории. Он предощущал близящуюся смерть последнего воспитанника, который поступил с ним столь несправедливо, и его сознание вернулось вспять. В том письме, самом, пожалуй, печальном, он просил великого князя не сердиться посреди военных забот за жестокую правду. Слишком много под низом накопилось всякой неурядицы: «Очень уж стало нынче горько жить на свете русскому человеку с русским сердцем в груди».

Да и как не сетовать на неурядицы? Кто в них повинен? Пусть цесаревич все-таки узнает именно от него, что полагают в Европе о русских обстоятельствах. Корреспондент «Дейли ньюс» сообщает своим читателям о страшном раздражении, царящем в русской армии: «Всякое новое развитие кампании представляет новое доказательство неспособности начальников, и в виду Европы зрелище армии, стоящей без дела за недостатком лопат, представляется сарказмом на генералов».

В середине сентября установилась ненастная и холодная погода. В Петербурге уповали на Тотлебена. Герой Севастополя просто обязан незамедлительно взять Плевну и рассчитаться с Османом-пашой, прославившимся дикой жестокостью. Все молились, чтобы исход грядущей битвы за Плевну кончился так же, как и на Шипке, когда в середине лета русские войска защитили перевал от Сулеймана-паши, не менее свирепого и беспощадного военачальника.

Константин Петрович хорошо понимал, что его послания наследнику есть нечто уникальное, небывалое в отечественной истории и даже в мировой. Задумаются ли над этим потомки? Ну разве он не прав? Прямо, без обиняков он сообщал великому князю, что в столице добрых вестей не получают уже давно. Вместе с тем на всех перекрестках твердят, что под Плевной солдаты были уверены, что их послали на убой! Константину Петровичу стало ясно, что если Плевну начнут штурмовать прежним манером, то потери будут неисчислимы. Так можно уложить целое войско! Константин Петрович, видимо, испытывал неуверенность, что командир Рущукского отряда осведомлен о событиях, происходящих рядом с ним. В Зимнице 4000 несчастных… Вдумайтесь в эту цифру! 4000 несчастных русских солдат лежало на голой земле — без пищи, без какого-нибудь ухода. Бинтов нет, санитары сидят сложа руки. Из-под Плевны 600 раненых гнали пешком — ни хлеба, ни перевязки. Не дай бог, если потомкам это что-нибудь да напомнит! Медицинское военное управление ничего не заготовило. Ужасное интендантство: нет одежды, нет достаточно продуктов. Морозы вот-вот наступят. Князь Черкасский распоряжается в Болгарии из рук вон плохо. Он бессердечен, высокомерен. Печально видеть, как плачется военный министр Милютин, будто в сих промахах не его первая рука. Совершенно не верится, что подобные мнения и сведения передавались наследнику от сугубо штатского лица, своего человека в Зимнем и Аничковом, не на тайной сходке революционеров, замышляющих адское преступление и пытающихся оправдать перед самими собой зловещие намерения, а в послании сыну главы государства, который находился в действующей армии.

Ни одна художественная картина, ни один даже самым тщательным образом выписанный диалог, ни одно реалистическое изображение персонажей повествования, и притом очень яркое, не смогут дать более полное представление о происходящем с Константином Петровичем и в окрестностях его существа, чем послания наследнику, отправленные на Балканы.

Еще два коротких фрагмента.

«Мы смотрим вперед каким-то тупым, бессмысленным взором, не видя конца страшному делу, нами предпринятому».

Надо было серьезно готовиться к войне против турок, а не заниматься милютинским шапкозакидательством. «Но тогда все говорили: войны не будет, не может быть, — говорили это и в то время, когда происходила мобилизация нашей армии, говорили до той минуты, когда война стала уже неизбежна. Что уже теперь рассуждать об этом — теперь не время…»