Дэвид Эберсхоф - 19-я жена

— Джордан, — сказала мама, — будто целая вечность прошла.

— И для меня тоже.

Я рассказал ей про все, что случилось, это заняло много времени, и, когда я закончил, стенные часы сообщили нам, что осталось всего несколько минут.

— Твоя новость про сестру Риту меня не удивила, — сказала мама.

— Почему же?

Она колебалась, однако поняла, что сейчас не время держать язык за зубами.

— Не уверена, знаешь ли ты, что я заняла ее место? После того как твой отец женился на мне, он перестал — как мне это выразить? — видеться с ней.

— Ты думаешь то, что я думаю, ты думаешь?

Ее щеки порозовели от стыда.

— У него был такой список, — сказала она. — Список жен. Жен, которых он все еще — ну, ты понимаешь — посещал. С того дня, как я вошла в его дом, Рита обращалась со мной так, будто я что-то у нее украла. Ей хотелось настроить его против меня, она вечно пыталась меня застукать — и чтобы я плохо исполняла свои обязанности, забыла помолиться или тайком таскала тебе больше еды, чем положено. Когда ты был грудничком, она была со мной просто жестока. Ты часто плакал в церкви, а ты ведь знаешь, как Пророк этого не любил. Рита говорила твоему отцу, что это из-за меня, что я слишком плотно тебя прижимаю к себе, или не меняю пеленки, или любую ерунду, какая ей в голову придет. Ты же знаешь отца, он практически ничего не знал о младенцах, так что он просто не понимал, чему верить. Через некоторое время я попыталась с ней подружиться. Правда пыталась. Но все, на что она была способна, — это лгать ему на меня.

— Ну и стерва!

У мамы дрогнули в улыбке губы.

— Боюсь, ты прав.

— Мам, я видел его карту, но я никак не пойму, для чего она. Что все это означает?

— Это у него был такой способ управляться с женами. Держаться в форме.

— Ну да. Это и виагра.

— Не груби, Джордан. Не со мной. Я понимаю: тут все думают, что мы выжили из ума. Девчонки, что здесь сидят, моего имени не произносят, зовут меня Девятнадцатая. Разные шуточки выдумывают про оргии и всякое такое. Они понятия не имеют, кто мы такие, — они не понимают и не хотят понять. Я знаю: весь мир считает нас сумасшедшими или заблуждающимися или какими там еще. Я уверена: многие думают, что меня надо изолировать. Да мне это не важно. Мне безразлично, что обо мне думают другие. Только не ты. Не знаю, как я продержусь, если ты тоже начнешь говорить, что я ненормальная.

Кончик носа у нее покраснел, и она повернулась к офицеру Кейн — попросить бумажный платок.

— Я и не думал над тобой смеяться, — сказал я.

Она кивнула:

— Я знаю. — Потом, улыбнувшись: — Джордан?

— Да?

— Как думаешь, я выйду отсюда?

Я с минуту помолчал, обдумывая ответ.

— Может быть.

— Если выйду, то это благодаря тебе.

— Может быть.

— Нет. Это потому, что ты мне поверил.

— Тут есть гораздо больше, чем это.

— Нет, — возразила мама. — В этом настоящая причина. Все сводится к этому.

— Давай не будем забегать вперед, себя ведь не обгонишь. Есть еще много такого, чего мы не понимаем.

— Я знаю. Но мы разберемся.

Права ли она? Так глубоко веря? В меня?

— Мам, позволь мне задать тебе вопрос: отец когда-нибудь говорил с тобой о своем списке?

Она не сразу ответила. Отерла лицо:

— Совсем немного. Я знаю, что для некоторых жен наступал момент, когда он решал, что больше не желает оставаться с ними в браке, ну, в таком смысле, я хочу сказать, и тогда он говорил им, просто чтоб было ясно, понимаешь, ожидания и всякое такое. С этого момента он всегда относился к этим женам немножко иначе, чем к остальным. Мы всегда знали, когда одну из жен вычеркивали из списка, — обычно такое случалось, когда он собирался взять себе новую, — и, когда он снова женился, мы поглядывали вокруг повнимательнее и понимали, кого он… ну, уже не посещает так часто.

— Я и представления не имел, что это было так методично.

— С детьми мы никогда об этом не говорили. Это могло разбить им сердце.

— Мам, а с тобой как? Тебя он оставил в списке?

Она глядела в потолок, слезы заливали глаза.

— Никогда не думала, что мне придется говорить об этом с собственным сыном.

— Тебе не придется. Я понимаю.

— Он больше не хотел меня видеть.

— Все в порядке, мам.

— Хорошо бы, если б так. Только теперь я беспокоюсь, что со мной будет.

— Я понимаю. Но ведь я как раз над этим работаю.

— Нет, не здесь и не в суде, а после, когда меня не станет. Ох, Джордан, я так боюсь уйти на небо без него. Боюсь, вдруг он не будет меня там ждать!

Моя мама за стеклянной стеной — нет у нее родственной души на всем белом свете!

— В тот вечер… — снова заговорила она, — в тот вечер он сказал мне. Потому я и была у него в подвале. Он просил меня с ним увидеться. Просил прийти попозже, чтобы не было пересудов между сестрами-женами. Но Рита увидела, как я выходила из подвала. Он собирался жениться. Сказал, что Пророк жалует ему новую невесту и он собирается жениться на ней на следующий день. Так что он сказал мне, что я всю свою оставшуюся жизнь могу жить в его доме, но я больше не жена ему — в таком смысле.

— Мне казалось, он в то утро уже женился.

— А это была еще какая-то другая. Кто-то, кого Пророк хотел отдать ему в жены.

— Кто?

— Не знаю.

— Так что он вышвырнул тебя из своей постели?

Она медленно кивнула, словно только теперь начинала это осознавать.

— Что же ты ничего об этом мистеру Хеберу не рассказала?

— Я не такая дура. Я понимаю, как это все выглядит. Все подумают, что это и есть причина, почему я его убила. Только я его не убивала. И никто мне не верит. Кроме тебя.

И тут я все понял. Все цифры расставились по местам, словно бочоночки лото.

— А сколько жен у него было?

— Всех вместе? Не то двадцать, не то двадцать пять, но я не уверена. Он никогда не говорил. Пророк велел им всегда молчать об этом, потому что, когда придет время битвы, наши враги используют это против нас. У каждой из нас был свой номер, так что мы имели приблизительное представление, на каком месте мы находимся в его списке, но если ты пыталась эти цифры сложить, получалась какая-то бессмыслица. Там были пропуски, иногда какая-нибудь жена появлялась, поселялась на год и исчезала, а иногда возникало такое чувство, что ты уже не такой-то номер, а какой-то другой. Так оно и шло все время, а Пророк говорил, когда мы попадем на небо, мы будем точно знать.

Мама замолчала. Лицо ее просветлело. Слезы высохли. И она сказала:

— Должно быть, в этом все дело.

Все стало ясно — ясно как полуторадюймовой толщины стекло между мною и мамой.

— Ты больше не была его девятнадцатой женой.

Я позвонил Тому.

— Он собирался жениться на какой-то девушке.

— Я тебя что-то не понимаю.

— По правилам идиотской полигамной арифметики моя мама больше не была его девятнадцатой женой. Кто-то еще должен был стать номером девятнадцатым.