Дэвид Эберсхоф - 19-я жена

(В этот момент интервью было прервано Чонси Уэббом, ведущим каретником города Нову. Дело, с которым он пришел, увело Смита из кабинета минут на десять. Когда Смит вернулся, он извинился и объяснил причину своего отсутствия.)

Дж. С. Брат Чонси, мой добрый друг, только что заходивший сюда, принес новости о прибытии каравана Святых. Их фургоны шли сюда от побережья штата Мэн.

X. Г. Новообращенные?

Дж. С. Да. И новые друзья.

X. Г. Ваша Церковь растет и расширяется довольно быстро.

Дж. С. Если это так, то лишь благодаря воле Бога и Истинности Его слова.

X. Г. А нет ли здесь еще и другой причины? Ведь практически все то время, что существует ваша церковь, ее сопровождают слухи о принятом у вас многоженстве. Можете ли вы сказать нам раз и навсегда — практикуете ли вы полигамию?

Дж. С. Нет. Не практикуем.

X. Г. Бывают ли исключения?

Дж. С. Наши противники создают такие исключения в умах американской публики. Это не делает воображаемые исключения реальностью.

X. Г. Имеете ли вы хоть какое-то представление, почему эти слухи столь упорны?

Дж. С. Мы стремимся свободно исповедовать свою религию. В истории человечества те, кто стремился к религиозной свободе, подвергались преследованиям, поруганию и, если не были осторожны, уничтожались. Мы не отличаемся от первых христиан в императорском Риме. Но тем не менее наша страна была создана на основе религиозной терпимости. И так оно и должно быть.

X. Г. А мне говорили, что у вас по меньшей мере двадцать жен.

Дж. С. Сэр, мой дом чуть дальше, на этой же улице. Вы вполне свободны его обыскать. Если отыщете там этих двадцать жен, прошу вас — сообщите мне.

X. Г. Сэр, можете ли вы заверить широкую публику, что Святые Последних дней не практикуют многоженство, никогда его не практиковали и не предполагают практиковать впредь?

Дж. С. Я могу вас в этом заверить.

Б. Я. Позволено ли мне будет вмешаться?

X. Г. Разумеется.

Б. Я. Сэр, почему бы не спросить у наших жен? У миссис Смит или у моей миссис Янг? Каждая с радостью расскажет вам о своем хозяйстве, о домочадцах.

X. Г. Благодарю, мне не хотелось бы их беспокоить.

Дж. С. Могу себе представить, что у моей Эммы нашлось бы что сказать, если бы я явился домой с двадцатью женщинами.

X. Г. Да уж! Так что оставим эту тему. Один последний вопрос. Что у вас в будущем?

Дж. С. Мир и покой, хотел бы я надеяться, возможность спокойно следовать нашей вере. В сердце моем я убежден, что наши сограждане полагают это нашим правом, ибо все мы — американцы — должны быть свободны.

Возвратившись в Сент-Джордж, я купил билет в многозальный «Кинотеатр-8» на первый попавшийся фильм. Спустился по проходу в переднюю часть зала, свертывая кусочек бумаги в небольшой клинышек. Отпер дверь запасного выхода и подпер клинышком язычок замка. Забрал Электру из фургона, и мы с ней пробрались обратно в зал. Казалось, она понимает, что я что-то затеваю: шла рядом совершенно беззвучно, держась очень близко ко мне. Я уселся во втором ряду у самой стены, Электра свернулась у моих ног. Шел фильм о двух детективах-напарниках, белом и черном. Предполагается, что отношения у них не сложатся, однако на самом деле они нравятся друг другу. Дальше они собираются ловить грабителя драгоценностей, который как-то связан с международным терроризмом, а потом вдруг выясняется, что черный парень — мусульманин, а белый — еврей. Я-то знаю… что? Тут я заснул.

Я проснулся, медленно припоминая, где нахожусь. Электра спала, прижавшись к моим ногам. Фильм подходил к концу, титры бежали вверх по экрану. Но зал выглядел гораздо более пустым, чем раньше.

— Вау! — произнес голос за моей спиной. — Ты, видно, здорово напился.

Обернувшись, я не разглядел ничего, кроме глаза, поблескивающего во тьме.

— Ты проспал целых два сеанса.

— А сколько времени? — Потом: — А ты кто?

— Джонни Друри. — Он произнес это так, будто мы знакомы.

— Ты тут давно?

— Много дольше, чем ты.

В зале зажигали свет, теперь я мог разглядеть этого парнишку. Он выглядел как любой мальчишка в Юте — блондинистый, голубоглазый, веснушчатый.

— Киношка закрывается, — сказал он.

— Закрывается?

— Чудной ты, уже почти час ночи.

Я включил телефон. Мальчишка был прав.

— А что, с тобой собака?

— Слушай, мне надо идти.

— Мне тоже.

Он пошел за мной вверх по проходу. Теперь, когда мы оба поднялись на ноги, видно было, что он совсем еще ребенок — двенадцать или тринадцать, из тех цветочков, что поздно расцветают, — только-только шагнувший в пубертат. Его бирюзовая открытая майка выставляла напоказ жилистые и сильные, но еще по-детски тонкие руки. В вестибюле никого не было, кроме тяжеловатой девушки в черной с желтым униформе кинотеатра, пылесосившей усыпанный попкорном ковер. «Собак нельзя сюда водить», — произнесла она, но видно было, что это ее не очень заботит.

Снаружи, на парковке, было все еще жарко — асфальт отдавал зной.

— Слушай, — сказал я, — я уезжаю.

— Ага, я тоже. — У него был такой мальчишеский голос, то высокий, то низкий, туда-сюда в одной и той же фразе. — Может, подбросишь?

— А где ты живешь?

— Ну, видишь ли, как раз сейчас я вроде как бы в промежутке нахожусь. — Парнишка произнес эту фразу так гладко, что я решил: он ее подхватил у кого-то другого. Он прошел за мной к фургону, практически не отставая ни на шаг. Невысокий — мне примерно до груди и, пари держу, весом не более ста фунтов. — Славный фургончик, — оценил он, тронув помпон на боку.

По правде говоря, машина эта — просто кусок дерьма, никто никогда ничего о ней и сказать не может, только спрашивают: «А что, эта штука еще бегает?»

— Могу высадить тебя на Сент-Джордж-стрит, — предложил я. — И с концами.

— Впечатляет. — Он не стал меня дожидаться, переполз через место водителя на пассажирскую сторону и принялся подпрыгивать на сиденье. — Пфу-у! Самый обалденный фургон из всех, что я видел.

— Пристегни ремень.

— А куда, ты сказал, ты едешь?

— Просто скажи мне, где на Сент-Джордж-стрит тебя высадить.

— Тут вот какая вещь. — Его голос понизился на целую октаву. — Я не возражал бы остаться с тобой на ночь. Только на одну ночь. И все. — Он говорил тоном, который явно позаимствовал из какого-то фильма. — Но никаких таких штучек, понимаешь, о чем я говорю? — Он подумал, что это ужасно смешно, хлопнул себя по тощим бедрам и захохотал, откинув назад голову, как малыш, смотрящий смешной мультик.

Но мы сидели в моем фургоне, и я не желал терпеть оскорбления от какого-то мальчишки.

— Нет, я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Понимаешь, я не пидор. — И снова этот смех как от мультика.

— А я — пидор.

Мальчишка смолк. Он глядел на меня расширившимися глазами: не гоношись, мол. Потом улыбнулся: