Дэвид Эберсхоф - 19-я жена

— Как я понимаю, ты ходишь по городу, рассказывая людям, что никогда не выйдешь за меня замуж. Я уверен, ты просто не понимаешь, какую боль ты мне этим наносишь.

Если моего Читателя удивит, что столь занятой человек, как Бригам, мог иметь время или склонность собирать сведения о женских сплетнях, значит, я недостаточно умело отобразила тот абсолютный контроль, с каким он управлял Территорией Юта. Он использовал целую сеть соглядатаев, бродивших всюду, где собирались люди, подслушивая их разговоры и вылавливая еретические или отступнические мнения. Несомненно, кто-то присутствовал и в кондитерской Годдарда, а потом доставил срочное донесение в Дом-Улей.

— Скажи мне — это правда?

В большинстве сказок в этом случае герою представилась бы возможность действовать героически. Однако я не была готова храбро противостоять Бригаму Янгу.

— Это неправда, — солгала я.

— Энн Элиза? Ты краснеешь?

— Да.

— Этот румянец — он из-за меня?

Бригам улыбнулся, решив, что краска, заливавшая мои щеки, выдает мои нежные чувства к нему. Как это получается, что самые умные из мужчин могут оказаться самыми невосприимчивыми? Весь остаток пути Бригам был любезен и шутлив, как самый скромный и искренний из благовоспитанных мужчин, привлекая мое внимание к тому, какое удовольствие доставляет прекрасная погода. Говорил о цветах в садах, мимо которых мы проезжали, и о том, как он любит розы. Он не был навязчив, он проявлял такое уважение ко мне и выказывал такое удовольствие от моего общества, что казалось, я еду совсем с другим человеком, не с тем, кто только что сердито приступал ко мне с моими же собственными словами. Когда мы подъехали к моей калитке, он соскочил на землю и помог мне сойти.

— Увижусь с тобой в воскресенье, — пообещал он, приподнял шляпу и поклонился.

— В воскресенье… — едва выговорила я. — Да, в воскресенье.

Экипаж поднимал за собой облако пыли, проезжая по улице, а из окон высовывались люди, чтобы хоть мельком взглянуть на Пророка. Когда он скрылся из виду, мама и Конни набросились на меня, спрашивая, неужели и вправду я приехала домой с Бригамом Янгом?

После эпизода в экипаже Бригам исчез из моей жизни. Он не делал попыток заехать к нам, прислать весточку, а по воскресеньям не приветствовал меня в Табернакле. Я снова превратилась просто в одну из примерно пятидесяти тысяч Святых, существующих под его началом. Мама винила меня в том, что я, видимо, чем-то обидела Пророка.

— Должно быть, ты что-то такое ему сказала. Бригам не появляется вот так вдруг, чтобы потом исчезнуть.

В этот промежуток времени мой интерес к Финли Фри стал ослабевать. Мне надоели предвечерние встречи с моим вечным сидением на перекладине садовой ограды.

— Тебе хочется только рисовать меня, — упрекала я его. — Разве тебе не нравится разговаривать?

Финли положил угольную палочку, взял меня за руку, и тут мы оба обнаружили, что нам не о чем говорить. Мы очень старались создать какое-то подобие близости, но его внимание было поглощено художественными задачами, а мое — ну, в этом-то возрасте — абсолютно всем вокруг.

— А я скажу тебе, отчего ты потеряла к нему интерес, — заявила Люсинда. — Все потому, что у тебя Бригам Янг на уме.

— Не будь злюкой, — ответила я.

И все-таки мне было ужасно любопытно, почему Бригам не появился после нашей с ним поездки в экипаже.

— Может, ему стало известно, что ты больше не дружишь с Финли, — предположила Кэтрин.

— Бедняжка Кэтрин, — сказала Люсинда, — давно ли ты живешь в Юте?

— Сколько себя помню.

— И до сих пор ничего не видишь. Мне жаль тебя, по-настоящему жаль. Ну хоть Энн Элиза все понимает.

Я сделала вид, что понимаю, хотя не понимала ничего. Не имела ни малейшего представления, что меня ожидает.

Затем, в один прекрасный день, нам пришло приглашение посетить Бригама в его конторе. Мы с мамой прибыли к обширному участку, окружающему Дом-Улей, за полчаса до назначенного времени и стали ждать перед забором. Я обратила внимание на Львиный Дом, стоящий напротив жилища Бригама и отделенный от него небольшим двором. Там обитали многие из жен Пророка и многие его дети. Жили они в небольших комнатах и квартирах, подобных номерам в придорожной гостинице. Я видела, как одни женщины входили, а другие выходили из передней двери, над которой восседал знаменитый каменный лев. Некоторые из них были девушки моего возраста, нарядно одетые в шелковые платья цвета сливы или голубики — в соответствии с модой того сезона. Они переговаривались приглушенными голосами и пересмеивались, как я пересмеивалась с Люсиндой и Кэтрин. Кто они были — жены Бригама или его дочери? Или и то и другое вместе? (Было известно, что он женат далеко не на одной из своих падчериц.) На улице появилась сурового вида женщина. Она прошагала мимо нас — женщин, ожидавших в очереди приема у Бригама. Казалось, высокий воротник ее душит. Ее рот мучительно подергивался, словно она пыталась быстро прожевать что-то у себя за щекой. Она прошла через калитку и скрылась в Львином Доме. Не могло быть сомнений, что она одна из первоначальных жен Бригама. Полная, раскрасневшаяся от жары женщина, стоявшая перед нами, сказала своей спутнице:

— Бьюсь об заклад, он не посещал ее со времен Нову.

— Нову? — удивилась ее спутница. — А я бы сказала — со времен Кертланда. Если вообще когда-нибудь посещал.

Моя мама неколебимо держалась под ветром столь непристойной болтовни.

Ровно в четыре часа Бригам приветствовал нас у входа в свой кабинет. Была осень, однако погода стояла необычно жаркая, и на Бригаме был летний костюм, знакомый в Дезерете буквально всем и каждому: прюнелевые [83] Прюнель — тонкий шерстяной материал диагональной выработки, обычно цвета терновой ягоды. пиджак и брюки, белоснежная сорочка, чистоту которой тщательно поддерживала его дочь-прачка Клер, и шейный платок. Его панама висела у двери на вешалке для шляп. Теперь ему было около шестидесяти, и выглядел он именно так, как подобает выглядеть человеку, достигшему многого за свою жизнь. Лоб у него был широкий, изрезанный морщинами, тяжелые щеки обрамлены седой бородой. Весьма обширный в обхвате, он, сидя за письменным столом, заполнял все кресло и даже несколько выдавался за его пределы. И все же нельзя сказать, что он был вовсе непривлекателен. Его свинцового цвета глаза сверкали, как, должно быть, сверкали они в его молодые годы.

— У меня есть для вас предложение, — сказал он.

Моя мама выпрямилась на стуле и заговорила. Я не знала, что она приготовила целую речь.

— Бригам, ты знаешь, я люблю тебя не меньше, чем другие Святые. Но будь добр к моей дочери. Она еще не вполне вступила в женскую пору и иногда сама не знает, к чему стремится. Пожалуйста, подумай о ее счастье, не только о своем.