Юрий Щеглов - Бенкендорф. Сиятельный жандарм

— Ну хорошо, господин Фогель. Вы свободны. Идите, а я подумаю.

Бенкендорф отпустил старого сотрудника Милорадовича, Фогель знал петербургские тайны, как никто. Он любил повторять по-французски:

— Тайна сохранна до тех пор, пока никому не доверишь ее.

Просто, но как верно! Кому в этом мире можно доверять? Если доверишься, то сразу в лапы и попадешь к конфиденту, и от него в зависимости до конца дней пребудешь.

Черновик проекта об учреждении высшей полиции был готов к середине января. За ним последовали соображения о создании отдельного корпуса жандармов. Одного Борисоглебского драгунского полка, превращенного в жандармский, явно недостаточно. Россия велика, и для ее спокойствия надобно покрыть территорию сетью верных государю офицеров с подчиненными подразделениями. Вот в таком соотношении должна существовать высшая полиция. И управлять всем обязано хорошее министерство, связанное с генерал-губернаторами. У Министерства внутренних дел своих забот предостаточно. Полиция, и тем более высшая полиция, с приданной жандармерией должны существовать самостоятельно.

Государь будто бы на словах соглашался, выслушивая толкование Бенкендорфа.

— Не нравится мне только Министерство полиции. Балашов его при покойном брате скомпрометировал. У Наполеона был министр полиции, у Меттерниха. Россия, мне кажется, в таком опыте не нуждается. Нужен автономный орган при императоре. И без лишней бюрократии. Впрочем, изложи разные варианты.

Наконец привезли Сержа Волконского. Этой встречи Бенкендорф особенно боялся. Душа к Волконскому давно лежала, и много они месяцев и даже лет провели в тесной дружбе. Масонство и война скрепили их навек, и теперь трудно было порвать вот так, сразу. Сколько они ночей провели в сердечных беседах! По степеням масонства в ложе «Соединенных друзей» Бенкендорф был старше. Но если Бенкендорф от масонства постепенно отходил, то Волконский, наоборот, к нему приближался, глубже и глубже погружаясь в стихию, происхождение которой до сих пор остается загадкой. Сначала Волконский совместил членство в старой ложе с членством в ложе «Сфинкс», затем сам основал ложу «Трех добродетелей», не покидая первых двух, а в ложе «Соединенных славян» состоял почетным членом. Масонство не оставлял и после грозного указа покойного императора.

— Я знаю, — сказал государь Бенкендорфу, — что он был твоим другом, но ведь, надеюсь, был, а не есть? На него показывают многие. Его в Алексеевский равелин непременно или где удобно, но с одним условием, чтобы о приводе никому не было известно! Василия Давыдова — отставного — доставят, и разберемся. На контрактах он черт знает о чем витийствовал!

Бенкендорф предпочел смолчать. Обнаружение фамилии Волконского в преступном сообществе, да еще во главе списка, произвело на Бенкендорфа тягостное впечатление. А согласие на истребление всех особ императорской фамилии поразило. Бенкендорф знал, что Серж Волконский, хотя и не робок и под воздействием минуты или в ажитации способен на крутые меры, но в сущности, несмотря на смелую натуру, крови не любит и до крайних пределов не пойдет. Родственные связи раздирали Волконского пополам. Сестра Софья была замужем за князем Петром Михайловичем Волконским, одним из ближайших к покойному государю людей, начальником Главного штаба и будущим министром двора и уделов. Жена Сержа — дочь генерала Раевского Мария и родная сестра Екатерины Николаевны — супруги генерала Орлова, запертого теперь в Петропавловской крепости.

Чернышев по возвращении из поездки не раз и не два обращал внимание нового императора на личность Волконского, которого не жаловал давно — с времен войны 1812 года — за насмешки, в том числе и по поводу освобождения из плена казаками Чернышева барона Винценгероде и его адъютанта Нарышкина. А о взятии Касселя и говорить нечего. Хвастовство Чернышева Волконский пресекал резко, считая статного и красивого генерал-адъютанта более политическим агентом и разведчиком, чем воином, что, естественно, будущего военного министра ужасно обижало. Нафабренные усы и слишком яркие румяна раздражали и Бенкендорфа, но он все-таки не мог отказать Чернышеву в известной ловкости, с которой тот обманывал парижских fileur Савари, и смелости, проявленной во время войны. Кроме того, Чернышев верно угадал намерения Наполеона выступить против России. Как атташе посольства, Чернышев тоже проявил лучшие качества — собирал информацию об экономическом положении Франции, изучил систему укреплений, интересовался методами подготовки пехоты и кавалерии, а также артиллерийскими усовершенствованиями и инженерными изобретениями. Отношение Волконского к Чернышеву, впрочем, как и многих представителей высшего света и гвардейского офицерства, было несколько поверхностным. Неприятные черты характера и показная преданность монархам отвращали тех, кто не упускал возможности продемонстрировать собственную независимость. Все это порождало в Чернышеве ответную реакцию, которая выливалась в излишние придирки и попытки любое деяние истолковать не в пользу провинившегося или обвиняемого. Бенкендорф в комиссии действовал по необходимости, а Чернышев и Левашов — в охотку.

Чернышев, от природы человек энергичный, отменного здоровья и укрепленного годами службы усердия, стал едва ли не главной фигурой в Следственной комиссии. Если генерал-фельдцейхмейстер великий князь Михаил манкировал обязанностями, а военный министр частенько ссылался на плохое здоровье, то Чернышев, казалось, не ведал усталости и не пропускал ни одного заседания. Когда комиссия собиралась в два-три человека, без Чернышева не обходилось. И конечно, Волконский будет лакомой добычей.

А каково Бенкендорфу?! После стольких лет довольно тесных отношений. Чернышев обязательно спровоцирует Волконского и тем выведет Бенкендорфа из себя. С ним у Бенкендорфа непростые отношения. Чернышев о масонах высказывался просто:

— Виляют, а не истину ищут. Вдобавок масонство несовместимо с присягой. Масоны — это причесанные иллюминаты, а иллюминаты есть впрыскиватели революционной заразы. В бытность мою при парижском посольстве графа Толстого я этой публики отведал — вот так! — и Чернышев проводил большим пальцем с ухоженным ногтем по горлу. — Иллюминаты! Вы полагаете, их нет в России? Кандалами сведений о них не выжмешь — тут иные средства нужны.

— Какие же? — поинтересовался однажды Бенкендорф.

— Тебе объяснять — ребенку малому? А пожалуй, и объясню! Испанский сапог вполне уместен. И об испанской революции напоминать будет. Впрочем, пытки ни к чему. Эти господа и без того язык развяжут.