Юрий Щеглов - Бенкендорф. Сиятельный жандарм

Бенкендорф пригласил Пушкина на среду в два часа пополудни на свою квартиру. Беседой остался доволен и даже предложил посетить вместе с батюшкой Сергеем Львовичем мызу Фалль, где завершалась отделка замка, разбивка огромного парка и строительство дороги.

— Там, Александр Сергеевич, на досуге и об остальном потолкуем. Июль в наших краях — лучшее время года. Если будет охота, и Дерпт посетите. Вы ведь не были в Дерпте?

В Дерпте он не был, но собирался в молодости посетить сей, по словам Жуковского, очаровательный немецкий город. В Дерпте жил Языков, талантливый поэт и пристрастный, несмотря на дружеские отношения, критик пушкинских стихов. Недели три назад Пушкин отправил послание Языкову — странную смесь ревнивого чувства, восхищения и привязанности.

Пушкин подтвердил, что Дерпт не случалось посещать, но желание есть.

— Не расстраивайтесь, Александр Сергеевич, что государь не советует вам сейчас выступать с комедией о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве. Еще раз напоминаю вам, что читал он диалоги с большим удовольствием. Почему действительно вам не последовать доброжелательной рекомендации его величества и с нужным очищением не переделать вашу комедию в историческую повесть или роман, наподобие Валтер Скотт? — мягко улыбаясь, сказал Бенкендорф.

Пушкин подивился памяти шефа жандармов. Минуло более полугода, а он слово в слово повторил резолюцию императора, в собственноручной записке сделанную. Пушкин невольно подумал: в этом полицейском есть качества довольно приметные. А вообще он совершеннейший немец, хотя и говорит по-французски.

— До меня доходят слухи, что вы везде хвалите государя. Неблагодарность — одно из худших свойств человека, а умение быть благодарным есть черта, присущая русскому дворянству.

Они расстались почти дружески. Пушкин надеялся, что он проведет через Бенкендорфа все, что написал и еще напишет. Бенкендорф, умерив раздражение и обиду за Воронцова, не усомнился в том, что со временем получит вдобавок к Булгарину преданного сотрудника.

Через семь дней — 12 июля 1827 года — таким числом было помечено письмо императору — Бенкендорф сообщал: «Le père du poëte Pouschkin est ici; son fils va у arriver ces jours ci. Le jour de mon dèpart de Péterbourg, celui-ci, après l’entrevue que j’ai en avec lui, а parlé au cloub anglais avec enthousiasme de Votre Majesté Impériale, et a fait boire sa santé aux personnes qui dinent avec lui. Il n’en est pas moins un bien mauvais garnement, mai si on peut dirige sa plume et se propos, ce sera un avantage» [66] Отец поэта Пушкина здесь; сын его приедет сюда на днях. В день моего отъезда из Петербурга этот последний после свидания со мной говорил в Английском клубе с восторгом о вашем величестве и заставил выпить за ваше здоровье всех, обедающих с ним. Он все-таки порядочный сорванец, но если руководить его пером и направлять его речи, то это будет выгодно ( фр .). Примечание . Вопрос о поездке Пушкина в Фалль остается открытым. Автор убежден, что поэт посетил мызу, но доказательств нет никаких, или их слишком глубоко спрятали. Однако анализ стихотворения «Арион» дает пишу для размышлений. Морской пейзаж свидетельствует о многом, да и сам поворот сюжета и заложенная в произведении мысль небезынтересны. «Арион» датируется 16 июля 1827 года. .

Надежды и того и другого не оправдались.

Фон Фок обвел глазами сотрудников, собравшихся в небольшом зале, где стены пахли свежей краской. Он был одет в новенький сюртук со звездой. Высокий воротник подпирал немного обвисшие гладко выбритые щеки. Тяжелый подбородок утопал в белом галстухе. Прядь волос ниспадала на лоб, несколько затеняя неприятный нарост на веке. Он опирался на пустую полированную столешницу мясистыми ладонями, и вся его массивная фигура источала уверенность, запах одеколона и надежду.

Сотрудников в зале собралось не очень много. Ближе остальных сидел барон Дольст, брат Петр фон Фок, Кранц, затем фон Гедерштерны, Леванда, братья Зеленцовы и ротмистр Озерецковский. Вдоль стен расположились титулярный советник Садовников, губернские секретари Элькинс и Полозов. У окна столпились прочие — титулярные советники Григорович, Смоляк, Никитин, Тупицын, Гольст и третий, самый младший брат Максимилиана Яковлевича Николай фон Фок — коллежский секретарь.

Фон Фок каждого из присутствующих знал не один год и лично приглашал на работу во вновь созданное учреждение.

— Господа, — обратился к коллегам управляющий III отделением, — через некоторое время сюда прибудет его превосходительство генерал-адъютант и шеф корпуса жандармов Александр Христофорович Бенкендорф — теперь ваш непосредственный начальник. Перед отъездом на коронационные торжества он скажет нам напутственное слово. Но прежде чем все мы с вниманием его выслушаем, считаю своим долгом сделать несколько предварительных замечаний.

Сотрудники не пошевелились, сидели тихо, как изваяния, а кто стоял — замерли в тех же позах.

— У каждого из вас есть на руках инструкция чиновникам Третьего отделения, писанная собственноручно его превосходительством генерал-адъютантом Бенкендорфом и утвержденная самим императором. Никогда в истории России ни один чиновник не располагал столь исчерпывающим документом, годным на все случаи жизни. Именно здесь сосредоточена сумма идей и настроений нового царствования. Я полагаю, что вы оценили сей документ в полной мере и будете неукоснительно следовать рекомендациям. Между тем я хотел бы обратить особое ваше внимание на пункты, которые на первый взгляд могут показаться малозначащими. Например, пункт второй. Прошу вас вместе со мной еще раз прочесть благородные слова нашего начальника.

Присутствующие вынули из карманов скрепленные листки и отыскали глазами второй пункт. Между тем фон Фок уже начал читать внятно и громко:

— Наблюдать, чтобы спокойствие и права граждан не могли быть нарушены чьей-либо личною властию, или преобладанием сильных лиц, или пагубным направлением людей злоумышленных. При его превосходительстве благородство будет почитаться одной из главных черт, необходимых сотруднику Третьего отделения. Преображенский приказ, тайная канцелярия, тайная экспедиция, особенная канцелярия Министерства внутренних дел, в которой я имел честь служить, располагали различными инструкциями, но ни в одной из них с такой выпуклостью не был подан основной принцип нашей будущей деятельности, как в пункте четвертом, который прошу найти и на который прошу обратить внимание.

Присутствующие перевернули страницы и углубились в чтение, которое сопровождал голосом фон Фок:

— Свойственные вам благородные чувства и правила несомненно должны приобрести вам уважение всех сословий, и тогда звание ваше, подкрепленное общим доверием, достигнет истинной цели и принесет очевидную пользу государству. В вас всякий увидит чиновника, который через мое посредство, то есть через посредство генерал-адъютанта Бенкендорфа, может довести глас страждущего человечества до Престола Царского и беззащитного и безгласного гражданина немедленно поставить под высочайшую защиту государя императора. Другие пункты инструкции имеют, быть может, большее практическое значение, но эти слова, идущие от самого сердца его превосходительства, вам следует запомнить, как «Отче наш». Вот, господа, на что я хотел обратить ваше особое внимание и еще раз подчеркнуть новый образ наших будущих действий.