Анатолий Афанасьев - Одиссея генерала Яхонтова

Яхонтов знал и уважал этого молодого офицера (Верховский, помнится, на пять лет моложе Яхонтова, значит, ему сейчас тридцать один). Совершенно непонятно, почему Верховский не поддержал Корнилова. Яхонтов не верил развязным статьям в западной печати, которые толковали события так, будто шустрый молодой полковник сохранил верность Временному правительству, чтобы обрести генеральские погоны, должность военного министра и членство в этой малопонятной Директории, взявшей в свои руки всю власть в стране. Яхонтов был убежден — здесь что-то не то. Верховский — патриот и порядочный человек. Вдруг Яхонтову пришла в голову простая мысль, странно даже, что он не подумал об этом раньше: ведь Верховскому сейчас чертовски трудно и… невероятно одиноко. Да, большинство видных генералов поддержали Корнилова. К Верховскому симпатии они не испытывают, не говоря уже о том, что назначение военным министром тридцатилетнего полковника наверняка ударило по амбициям, самолюбию и надеждам очень многих. И вот министр А. И. Верховский предписывает военному агенту В. А. Яхонтову незамедлительно прибыть в Петроград.

Да, скорее в Петроград, только там можно уяснить, что происходит с Верховским, с армией, с Россией…

Виктор Александрович всегда вспоминал эти поразительно точные и емкие блоковские строки, когда ему случалось ехать по России, особенно из конца в конец страны. Яхонтову, конечно, никогда не приходилось ездить в зеленых. А сейчас, прохаживаясь по коридору международного вагона, чтобы размять ноги, он почему-то подумал, что из окна зеленых вагонов проплывающие за окном пейзажи наверняка кажутся иными. Возможно, вон та деревенька, мелькнувшая в разрыве необъятного леса, — родина тех угрюмых новобранцев, которых грузили в их поезд на последней остановке. Вот было бы любопытно поговорить с этими мужиками, послушать их мнение о затянувшейся войне, спросить об их отношении к дезертирам, о которых настойчиво, изо дня в день пишут газеты. Но то, что возможно в казарме или в окопе, невозможно в обыденной жизни.

«Молчали желтые и синие, в зеленых плакали и пели». Здесь, в международном вагоне, новобранцев не повезут. Здесь едет франтоватый румынский дипломат, знакомый по Токио (он тоже для чего-то направляется в Петроград), какой-то карикатурный профессор не то с гербариями, не то с коллекциями бабочек (Яхонтова, озабоченного судьбами отечества, уже раздражал безмятежно-спокойный ученый), какие-то коммерсанты, видимо богатые, да американец — специалист по железнодорожному делу. По-американски лишенный чопорности, он уже познакомился с Яхонтовым. С этими людьми о проблемах дезертирства из русской армии говорить не будешь.

Между тем американец, легкий на помине, высунулся в коридор и, увидев Яхонтова, радостно оскалил зубы. Виктор Александрович сдержанно поклонился вновь испеченному союзнику (в апреле Америка наконец-то вступила в войну), но мистер Парсонс не ограничился поклоном. Он стал настойчиво приглашать русского дипломата в свое купе. Виктор Александрович после минутного колебания принял приглашение. Американцев он знал мало и считал это недостатком. Северо-Американские Соединенные Штаты набирали силу не по дням, а по часам, и Яхонтов понимал, что в мировой политике молодая держава будет играть все большую и большую роль.

Виктор Александрович не пожалел, что принял приглашение соседа. Мистер Парсонс рассказал ему удивительные вещи. Тыча сигарой в окно, он уверенно вещал:

— Скоро все это изменится. Наконец-то Россия обрела достойное правительство. Не обижайтесь, вы офицер и, наверное, монархист, а я американец, а значит, сторонник республики. Но дело даже не в этом. Нам нравятся ваши новые лидеры. Они идут навстречу американскому бизнесу. Я еду в Россию по вызову моего босса, мистера Стивенса. Вы, несомненно, знаете, что он назначен советником мистера Ливеровского. Это достойный человек прогрессивных взглядов, он понимает, какие силы стоят за мистером Стивенсом…

— Ливеровский, Ливеровский, — мучительно вспоминал Яхонтов. — Ах, да, это, кажется, министр путей сообщения…

Парсонс по-своему прочел колебания, отразившиеся на лице собеседника, и почти с испугом спросил, а знает ли вообще русский полковник, кто такой мистер Стивенс.

Яхонтов признался, что не знает.

— Но вы, конечно, знаете, — пылко воскликнул американец, — что мы прорыли Панамский канал.

Это Яхонтов знал.

— Ну так вот. А строил канал мистер Стивенс. Он получил на этом колоссальные деньги! А здесь он сделает такие деньги, что весь мир ахнет. Россия для него — та же Панама, только гораздо большего размера.

— Как это понять? — сравнение полковнику не понравилось.

— Мистер Стивенс, — американец торжественно поднял сигару, — привез в Россию колоссальный проект. Мы возьмем у вас в концессию вот эту железную дорогу и двадцать четыре мили прилегающей к ней земли. Скоро вы не узнаете здешних мест, — Парсонс энергично перечеркнул сигарой окно. — Мы уничтожим все эти деревни, создадим образцовые поселки, сведем леса, построим заводы. Ваша земля сказочно богата, вы не умеете работать, но мы вас научим. Не обижайтесь, конечно…

Яхонтов имел смутное представление о концессиях, да и вообще об экономике, но стратегическое значение Транссибирской магистрали ему было ясно. Поэтому он с недоверием воспринял слова мистера Парсонса, подумал даже, что не вполне его понял из-за резкого американского акцента. И Виктор Александрович попросил уточнить, какой участок дороги имеет в виду его спутник.

— Всю дорогу, всю! — воскликнул Парсонс. — От Владивостока до… лично мое мнение — надо брать только до Екатеринбурга, хотя другие наши бизнесмены считают, что имело бы смысл размахнуться до самой Балтики.

Информация, полученная от Парсонса, встревожила не столько настырностью американской стороны, сколько податливостью российской. Что-то уж очень Керенский благосклонен к Америке. Виктор Александрович насторожился, услышав от разболтавшегося Парсонса, что янки могли бы взять в качестве оплаты военных поставок некоторые русские дальневосточные территории — Чукотку, Камчатку, остров Врангеля, оставшуюся северную часть Сахалина. «Есть прекрасный прецедент в истории русско-американских отношений, — восклицал Парсонс, — продажа Аляски! Давайте же продолжим эту традицию! Вам с вашей, простите, ленью не освоить эти территории. Кстати, господин полковник, мы там уже успешно закрепляемся, и ваши власти смотрят на это сквозь пальцы. Видимо, дело идет к продаже…»