Анатолий Афанасьев - Одиссея генерала Яхонтова

— Как вы считаете, что нам делать?

Ответ Яхонтова не понравился ни Биллу, ни, судя по всему, никому из присутствующих:

— Надо стараться понять, что происходит на Родине. Надо стараться, чтобы в России проливалось меньше крови. И конечно, надо стремиться к тому, чтобы русские дела решали только русские.

Улыбался, наслаждаясь сигарой, любезный хозяин — Майкл Устинофф. Яхонтов понял, что здесь он понимания не найдет. Меньше всего его занимала реакция Билла. Он и представить себе не мог, что этот человек еще не раз окажет незримое воздействие на его судьбу.

…От клуба было рукой подать до Центрального парка, и Яхонтов решил прогуляться по свежему воздуху, благо, распогодилось. Виктор Александрович медленно шел по аллее, провожая глазами перебегавших дорогу белок, как вдруг его окликнули:

— Ай бег ёр пардон, — сказал с резким акцентом незнакомый рослый человек в костюме и пальто из магазина готового платья и закончил по-русски — Извиняюсь, вы будете не господин Яхонтов?

— Да, это я, — ответил Виктор Александрович, всматриваясь в незнакомца.

— Ваше благородие! Виктор Александрович! Ну как я рад вас повидать, — буквально взревел встречный, странно поводя рукой, как будто не знал, можно ли протянуть ее для рукопожатия. — Не признаете? Плотников я, Федор Плотников, из вашей роты… Святого Александра Невского полка… Давно, правда… Не помните, провожали мы вас, грамоту, может, вспомните, вам написали…

Яхонтов обнял солдата, чувствуя, как кровь приливает к голове, и боясь, что сейчас заплачет:

— Федя, браток, это ты извини, что не признал сразу, — такой ты стал иностранец.

— Дак уж седьмой год в Америке, ваше благородие…

— Послушай-ка, Федор, мы в Америке, оба штатские, давай без благородия…

— Спасибо, Виктор Александрович. Извиняйте, но спрошу: а вы-то как, со службы, выходит, ушли?

Яхонтов вкратце рассказал свою историю, и Федор необычайно обрадовался:

— Дык хорошо! Выходит, вы не белый, Виктор Александрович, против своих не пошли.

— Против своих, Федор, я ни с кем и никогда не пойду, — твердо и серьезно сказал Яхонтов. — Давай-ка присядем, и расскажи мне, братец, про себя.

Путь этого калужского парня в Америку был точно таким же, как и у тысяч его земляков. Вернувшись из армии в родную деревню, он не захотел делиться со старшим братом; которому к тому времени приходилось кормить уже шесть ртов, и подался за океан, где, по рассказам верных людей, земли и работы хватало на всех. Поначалу, конечно, было тяжко, так тяжко, что думалось Федору — все, шабаш, больше не выдержу. К тому же «ходил как глухой» — штрафы, вычеты, ругань, но силушка, упрямство, ну и, конечно, помощь земляков выручили. В конце концов научился и по-английски. Вкалывают здесь так, что чертям тошно, но и заработать можно — вот какую экономическую оценку Америке дал Федор Плотников. В его устах она звучала в общем-то похвалой. Зато «по душевной части», считал он, здесь как у лихих людей на постоялом дворе, куда полиция не заглядывает. Здесь, по словам этого бывшего русского крестьянина, не то что в деревне, где люди себя уважают, здесь каждый норовит всех остальных надуть, обжулить, обмануть, потому как ни у кого ни стыда ни совести.

Яхонтова такая резкость удивила. Он спросил Федора, какие же у него отношения с товарищами по работе. Федор долго втолковывал своему бывшему ротному, что на фабрике у них мужики, в общем, хорошие, только все-то они народ приезжий — «с Ирландии, с Италии, поляков много, ну наши, русские, само собой», а вот мастера и «все начальство» — американцы. Делают хитро, рассказывал Федор, смену и людей к соседним станкам подбирают нарочно из разных наций, чтоб языками не чесали, не теряли времени. Более того — грекам наговаривают на русских, полякам — на итальянцев. Но мы, рабочие, сказал Федор Плотников и сжал кулак, эту буржуйскую тактику разгадали и перед хозяевами выступаем единым фронтом. Все вступили в юнион (слова «профсоюз» по-русски он, видимо, не знал).

Яхонтов слушал внимательно, но большого интереса к особенностям классовой борьбы в США он тогда не испытывал. Его взволновало другое. Поразила Виктора Александровича чудовищная разница в разговорах с соотечественниками, которые волею случая произошли подряд — в клубе на Пятой авеню и в Центральном парке. Поразительное несовпадение, если не противоположность, интересов, языка, системы ценностей. Яхонтов задал своему бывшему солдату несколько вопросов о Родине и узнал поразительные вещи. Оказывается, сразу же после большевистского переворота в Россию стали возвращаться многие такие эмигранты, как Федор. Одни говорили: а чего теперь в России не жить, земля теперь наша, и власть наша — рабоче-крестьянская. А другие говорили: коммуния — это хорошо, образовали коммуны — здесь, в Америке, — и ехали. В клубе у любезного Михаила Михайловича Устинова об этом не говорили! Сам Федор Плотников не прочь был бы вернуться, но он уже, по его собственным словам, от крестьянского дела отошел и работает на таких машинах, которых в России еще нет. Ехать, он считал, ему пока рано.

Да, любопытный, очень любопытный получался разговор. Стемнело, и они зашли в ближайшее кафе, где проголодавшийся Федор съел сосисок и выпил пива, а Яхонтов — апельсинового сока. Именно здесь бывший правофланговый нечаянно подбросил своему бывшему ротному одну идею, оказавшуюся весьма плодотворной.

— Жалею вот, что совсем неучен, — вздохнул он. — Ведь вы меня, Виктор Александрович, читать-писать научили. Все беседы ваши помню, и про недра земные, и про древних славян, и про Пушкина. По правде сказать, с тех пор только и выучил, что по-английски балакать.

— Ну, положим, не только, Федя, — поправил его Яхонтов. — Профессия у тебя. Раньше ты, кроме винтовки, никакого механизма не знал, а теперь сам говоришь — на каких-то необыкновенных машинах работаешь. Да и мир повидал… Но ты прав, Федор, прав. Учиться надо, и знаешь, братец, особенно сейчас, когда у нас в России происходят события, которые без учения не понять. Прежде всего — без знания истории, ибо, не зная прошлого, нельзя правильно оценить сегодняшние поступки людей и тем более предвидеть, что будет завтра… Вот что, Федя, позвони-ка мне по телефону.

И Яхонтов дал ему свою визитную карточку. К его полному изумлению, его бывший солдат дал ему свою. У рабочего — визитная карточка! Воистину Америка — страна чудес. На карточке старый знакомец Яхонтова значился как Фред Карпентер.

— Это по-ихнему Федя Плотников, — пояснил Фред. — Полез в кузов — так и называйся груздем.

Долго не мог заснуть в тот день, столь богатый встречами, Виктор Александрович. Вспомнилось ему, как когда-то, молодым офицером, пришел он к своему полковнику с проектом: за время службы всех солдат поголовно выучивать грамоте. Так можно без дополнительных затрат быстро поднять образовательный ценз в империи. Полковник усмехнулся в усы, ласково тронул молодого человека за плечо: