Юрий Щеглов - Малюта Скуратов. Вельможный кат

В учебниках истории советского времени личность Нила Сорского характеризовалась С приглушенной по понятным соображениям, но явной симпатией. Мы были воспитаны так, что автоматически становились на сторону нестяжателей, бичуя так называемых стяжателей за их приверженность к накоплению богатств. Опять-таки оставляя в стороне существо споров, разрешение которых под силу только церковным иерархам, приведу несколько фрагментов из утверждений преподобного Иосифа, основателя Иосифо-Волоколамского монастыря. «Если у монастырей сел не будет, — говорил Иосиф, — то как же честному и благородному человеку постричься?.. А если не будет честных старцев, то откуда взять на митрополию или архиепископа, или епископа, и на высшие честные власти? А если не будет честных старцев, то и вера будет поколеблена».

Преподобный Иосиф обладал волевым и жестким характером и требовал беспощадной борьбы с еретиками. Это, безусловно, вызывало отклик к душе Иоанна. Вот почему он особенно отличал монастырь на Ламе. Для того чтобы глубже понять религиозное чувство Иоанна и привязанность к прочно стоящей обители, скорее похожей на крепость, стоит задержаться ненадолго и вдуматься в полемику так называемых кирилловских и вологодских старцев, то есть иноков, принадлежащих к братии Кириллова и Вологодских монастырей, но живших вне стен обителей в уединенных скитах, разбросанных среди дремучих лесов по берегам Бела-озера. Во главе их стоял противник преподобного Иосифа инок Вассиан Косой — насильно постриженный дедом Иоанна князь Патрикеев. Как рассказывают, речи старцев были отредактированы им. Преподобный Иосиф утверждал, что «грешника или еретика что руками убить, что молитвою — одно и то же».

Эта мысль и эта уверенность вполне соответствовали внутренней убежденности Иоанна, выраженной им в письмах князю Курбскому и других документах. В результате развития подобных взглядов и появилось на свет точное перечисление людей, попавших под малютинскую секиру, так называемые синодики опальных, ставшие ныне незаменимым историческим источником.

Старцы не соглашались и отвечали Иосифу:

— Сын Божий пришел в мир для грешников, чтобы спасти погибших.

Иосиф тогда прибегнул к такому доводу:

— Моисей скрижали разбил, узнав, что израильтяне поклонились золотому тельцу.

Старцы продолжали упорствовать гневно:

— Да, это правда! Но когда Господь Бог хотел погубить израильтян за их отступничество, тот же Моисей воспротивился и сказал: «Если их погубишь, то прежде их меня погуби».

Слова старцев ни в коей мере не соответствовали ни душевному состоянию царя Иоанна, ни его политике по отношению к русскому народу.

Однако преподобный Иосиф не сдавался и приводил из Ветхого Завета примеры других строгостей, на что слышал упрямые возражения:

— Тогда был Ветхий завет! Нам же в новой благодати Владыко явил христолюбивый союз, чтобы не осуждать брату брата!

— Спаситель вон и блудницы не осудил!

Старцы и Вассиан Косой яростно спорили с преподобным Иосифом и при решении вопроса о монастырских имениях.

Словом, между Иоанном и братией Иосифо-Волоколамского монастыря существовала глубокая и разностороння связь, значительно более серьезная, чем можно предположить на первый — невнимательный — взгляд. Между тем справедливости ради замечу и обращу особое внимание моих читателей на то, что, несмотря на укоренившееся мнение об осифлянах — сторонниках основателя обители — как о людях лютых, бесчеловечных и лукавых зело, а также властей и имений желателей, в страшные голодные годы при монастыре кормилось до полутысячи человек, а в окрестных селах был дан приют многим бедствующим и больным. Впрочем, об этой стороне жизни в наших учебниках, пронизанных ненавистью к религии, ничего не говорилось.

Приказ Иоанна опричнику Пушкину доставить тело Малюты в Иосифо-Волоколамскую обитель свидетельствует о том, что царь не изменил отношения к близкому другу и сподвижнику последних лет. Он поступил с ним иначе, чем с остальными опричниками, стремясь стереть о них саму память. Я надеюсь, что мой текст не даст основания к утверждению, что автор становится на чью-либо сторону. Я симпатизирую правде жизни и обстоятельств, великой моей родине России и ее могучей, трудной и чудесной истории. Безусловно не сравнивая себя ни с кем, подчеркну, что и мне — подобно Пушкину и Карамзину — иной истории не нужно. Между тем она должна быть изложена и воспринята в полном объеме, что вовсе не означает признания душегубства как инструмента гражданской и государственной политики. Я прошу снисхождения и понимания, ибо описания жизни Малюты, обрисовка его характера и прочие рассуждения потребовали от автора качеств, о которых не хотелось бы упоминать из скромности. Некоторые считают, что даже короткие авторские отступления и излияния в историческом романе неуместны. Может быть, но пусть нас рассудит кто-нибудь третий.

Добравшись до Волока-Ламского, Пушкин отправил в Москву гонца за семейством Годуновых. Племянник постельничего Димитрия Годунова молодой опричник Борис нравился Пушкину. Статный, красивый, крепкий, он, не в пример иным, пирами не увлекался. Сидел тихо, ел и пил мало, старался, чтобы его не замечали, и Иоанн, как ни удивительно, избегал его тревожить и не принуждал принимать участие в разных затеях. Иногда Борис набирался храбрости и спокойно, с достоинством, перечил царю.

— Негоже, пресветлый государь, людей в звериные шкуры зашивать и медведями травить, как византийские изуверы. Человек после Бога и ангелов есть главное живое существо на свете, наделенное высшим разумом. Византийцы отступников в ямы швыряли к тиграм и пантерам. И чем кончили? Перед турком выи склонили. Какой ущерб собственным падением всему христианскому миру нанесли?! А Рим живет и здравствует поныне! Цезари гладиаторам в руки оружие давали, чтобы жизнь свою на арене против кровожадных львов защитить.

Иоанн слушал молча, не перебивая, не замахнулся посохом в гневе, смотрел на малютинского зятя прищурившись, потом — после паузы — сказал:

— Умен! Но знай меру! Византия нам ближе Рима. Я сам византиец!

Он намекал на свою бабку Софию Палеолог, супругу деда Иоанна III. Впрочем, более он гордился и утверждал немецкое свое происхождение и даже указывал, что в жилах у него течет саксонская кровь.

— Я не русский, — сказал он одному англичанину. — Предки мои германцы.

Иоанн теперь нередко обращал взор в сторону Новгорода. Москва, Александровская слобода и Вологда не казались более спасительным убежищем при татарском нашествии. С англичанами он прекратил переговоры. Малюта поддерживал желание Иоанна обосноваться в Новгороде, часть которого недавно была взята в опричнину.