Юрий Щеглов - Малюта Скуратов. Вельможный кат

— Он утопил Басманова в подачках и тем погубил себя, — сказал с усмешкой царевич, — Василий Шуйский уступает Басманову в воинских доблестях. И намного! Возвысив с неумеренностью отличившегося воеводу, Борис породил раскол в собственном лагере. И никакие временные успехи не спасут тирана. От него уйдут все, и даже до поры верные ему наемники — ливонец Розен и француз Маржарет!

Смерть царя Бориса ускорила свершение страшных пророчеств ловкого в душе претендента. Однако Басманов не сразу покинул семейство Годуновых. Измена, как опара, поднималась медленно. Царь Федор Борисович и царица Мария сперва вернули Басманова армии.

— Служи нам, как ты служил отцу моему! — произнес царь-отрок.

И Басманов поклялся служить верой и правдой отжившей династии. Недействительно, могли ли править Россией костромской боярин и дочь опричного палача? Их потомок нес на себе печать временности и случайности, которая в юности, несмотря на все приобретенные достоинства и воспитание, проявляется сильнее, чем в зрелом и умном государственном муже, каким был сам Борис Годунов.

Современники утверждали, что не общая измена царю Борису и его семье увлекла Басманова в стан царевича Димитрия, а сам Басманов произвел общую измену войска. Что бы ни предпринимали верные Годуновым воеводы, князья и бояре, заговор в пользу претендента вызревал очень быстро, ибо, повторяю, Россия не любила Годуновых и теперь уже не желала их совершенно. Чуткий к настроениям общества — а общество и народное мнение все-таки в стране существовало и служило фундаментом для действий многих политиков, — Петр Федорович Басманов решился на поступок, лишь внешне напоминавший поступки других изменников перехваченной Годуновым у Рюриковичей власти. В подобных запутанных обстоятельствах такая сильная личность, каким был потомок опричников, должна была искать оправданий. Он ведь не сомневался, что царевич не сын Иоанна и Марии Нагой. Недаром без особой опаски говорил немецкому ландскнехту Конраду Буссову, ярому поклоннику царевича Димитрия, и другому наемнику из Ливонии, Вальтеру Розену:

— Вы имеете в нем отца и благоденствуете в России: молитесь о здравии его вместе со мною. Хотя он и не сын Иоаннов, но государь наш: ибо мы присягали-ему и лучшего найти не можем.

Разумеется, Басманов подыскивал и другие аргументы внутри себя. Царевич резко отличался от прежних московских властителей более современной и, очевидно, близкой Басманову манерой поведения, красноречием, пониманием существа дела, храбростью, физической силой, рыцарским стилем обращения с воинами, ненавистью к громоздкой и устаревшей обрядовой стороне жизни.

— Петр — совершенно иной человек, чем Шуйские и Мстиславский, — делился с Яном Бучинским царевич. — В компании краковских шляхтичей он был бы на месте.

Братья Бучинские хорошо понимали Басманова. Равнодушные к католицизму, стремящиеся к гражданскому образу жизни, они сразу признали русского воеводу за своего и не чинили препон. Среди местных к царевичу ближе остальных стоял Басманов. С настоящим чужеземцем он не сумел бы так сойтись и сродниться. Приверженность Басманова к царевичу нельзя объяснить лишь честолюбивыми помыслами. Слишком многое волновало сердце молодого полководца. Опричники Басмановы, не в пример Малюте, хотели иметь собственную позицию, оттого и погибли. Аксиоматично, что смелость воинская и гражданская доблесть нередко не совмещаются в одной душе. Но так же верно, что смелость воинская воспитывает в личности человеческое достоинство. Это приобретенное качество можно покупать до поры до времени, можно и попирать до поры до времени, но однажды оно берет верх. А Басманову воинской смелости не занимать. Глупо ему, внуку Алексея Даниловича Басманова, служить мечом дочери Малюты и сыну Бориса Годунова — представителям династии, которая не имела ни перспектив, ни будущности в России. Такой же суженной перспективой, по мнению Басманова, обладали и суздальские князья Шуйские, замешанные в нечистых делах прошлого. По качествам своего интеллекта и чертам бесстрашного характера он мог бы вполне продвинуться так далеко, насколько позволили бы собственная фантазия и отрешение Годуновых от власти. В то время никто, кроме царевича Димитрия, будто бы легитимного претендента на трон, не сумел бы разбить ковы, наложенные царем Борисом на Россию. С Шуйскими Басманов легко бы справился, если бы новый царь следовал его советам.

Басманов имел политическое чутье, правда не безошибочное, но его промахи, впрочем, как и у других крупных государственных деятелей, относились к его достоинствам и являлись их продолжением. Он был беспощаден в тех случаях, когда милость и компромисс вели к гибели, но он был способен на великодушный жест, когда опасность было невозможно предугадать. Он пытал и казнил дьяка Тимофея Осипова и московских стрельцов, самих себя загнавших в тупик и поносивших без особой надобности нового царя, но он добился прощения для окольничего Михайлы Татищева, который вместе с князем Василием Шуйским грубо противоречили Пирожку с Польской Начинкой по весьма несущественному поводу. Басманов полагал, что тем внесет раскол в когорту недоброжелателей и оппозиционеров.

Михайло Татищев слыл злым ненавистником поляков. Стычка его с послом Речи Посполитой и канцлером литовским осталась в анналах истории. Лев Сапега пытался оспорить право московских государей на Ливонию и получил резкий и небезосновательный отпор:

— Ты, Лев, еще очень молод. Ты говоришь все неправду, ты лжешь!

— Ты сам лжешь, холоп, а я все время говорил правду. Не с знаменитыми послами тебе говорить, а с кучерами в конюшне, да и те говорят приличнее, чем ты! — возмутился Сапега, не последний в ряду гордой и надменной польско-литовской шляхты.

Но Татищев не сдался, его амбициозность свидетельствует о высоком положении, которое он занимал при московском дворе.

— Что ты тут раскричался! — продолжал он. — Я всем вам сказал и говорю и еще раз скажу и докажу, что ты, Лев, говоришь неправду.

Возмущенный и обиженный аристократ вынужден был обратиться с жалобой к боярам, чтобы те уняли Татищева. Однако спор не затихал, и Татищев вновь набросился на Сапегу, совершенно не испугавшись бояр:

— Не лги, мы знаем, что у тебя есть полномочия.

Сапега не выдержал напора Татищева и был вынужден удалиться, по сути признав собственное поражение и правоту русского дипломата.

— Ты, лжец, привык лгать, я не хочу с таким грубияном ни сидеть вместе, ни рассуждать о делах! — в бессильной ярости воскликнул он.

Между тем Лев Сапега обладал всеми необходимыми полномочиями и просто хотел уклониться от конфликта, где его позиция оказалась ослабленной.