Жюстин Пикарди - Дафна

— Собираюсь взять лодку и выйти сегодня в море, если погода позволит, — сказал Томми, когда служанка убрала тарелки со стола. — Полагаю, ты едва ли хочешь присоединиться ко мне?

Она посмотрела, как Томми прикладывает салфетку к губам, — он сохранил утонченность манер, хотя в его повадке появилась какая-то почти собачья скрытность. Ей хотелось ответить: «Не вижу смысла находиться рядом с тобой, зная, что все твои мысли — о выпивке: твои руки не смогут крепко держать румпель, пока ты не опрокинешь стаканчик, а потом тебя развезет и ты станешь агрессивным». Но она лишь улыбнулась и сказала:

— Звучит заманчиво, дорогой, но мне нужно работать.

А что до Брэнуэлла — он был таким же глупцом, как и Томми: много пил и метался, передвигаясь нетвердой походкой от кризиса к кризису, плакал, как маленький мальчик, когда ему становилось совсем невмоготу. Дафна уже почти оставила идею доказать, что он непризнанный гений, по крайней мере в отношении его юношеских произведений: не столь уж и важно, насколько справедливы обвинения Симингтона по поводу подделки подписи Шарлотты на ангрианских рукописях Брэнуэлла. Этот вопрос утратил всякое значение: слишком инфантильными были эти истории, чтобы кого-то всерьез волновало, кто их написал. И расшифровки рукописей прозы Брэнуэлла из Британского музея оказались столь же ненужными: их едва ли стоит цитировать в биографии, потому что они способны лишь сбить с толку читателя и не вызовут у него никаких чувств, кроме скуки.

«Так зачем же вообще беспокоиться о Брэнуэлле?» — спрашивала она себя каждое утро в своей писательской хибаре. И отвечала, что слишком поздно поворачивать назад, — эти слова она вписала в свой блокнот как послание себе самой. Она не должна уступать своей сопернице Уинифред Герин: это было бы слишком унизительно, да и не все секреты, быть может, еще раскрыты. И она принуждала себя двигаться дальше: составляла хронологию жизни Брэнуэлла, рассылала письма всем, кто мог бы обладать хоть крупицей сведений о нем.

Но увы, слишком часто выбивали Дафну из колеи новости, что мисс Герин опережает ее: наносит визиты потомкам друзей Брэнуэлла или исследует архивы дома-музея Бронте, в то время как Дафна обречена безвылазно сидеть у себя в Корнуолле нянькой при Томми. В самые черные часы (а их было в избытке) Дафна рисовала в воображении картины торжества мисс Герин, которой уже удалось добыть лучшее из написанного Брэнуэллом, отыскать ранее не известную рукопись — некий неопубликованный шедевр, сравнимый с «Грозовым перевалом» и «Джейн Эйр». Она изводила себя, воображая, как мисс Герин провозглашают величайшим литературным детективом и превосходным писателем, а ее, Дафну, отодвигают в сторону и предают забвению.

Но она не может сдаться, она должна идти дальше: мысль отказаться от книги была для нее куда горше перспективы писать ее. Отойти сейчас в сторону было бы окончательным признанием собственного поражения, а что ей потом делать с самой собой? Итак, не оставалось ничего иного, кроме как напрячь каждый нерв, призвать на помощь глубинные резервы решимости и амбиций и надеяться, что история жизни Брэнуэлла материализуется из бумаг, окружающих ее в писательской хибаре, из этих белых сугробов, которые шуршат на сквозных ветрах, проникающих в открытое окно.

«Не смотри в окно!» — приказала себе Дафна, но не могла справиться с собой: ее глаза снова и снова возвращались к почти скрытому деревьями пейзажу — серебристому морскому простору за мысом, темнеющему по мере приближения к тонкой серой линии горизонта, где вода сливается с небом, с далеким парусником на его фоне.

Конечно, то было пространство Ребекки — леса и море, размытые контуры листвы, песка и воды, но однажды днем, когда осенняя дымка переходила в сумерки и глаза Дафны разболелись от чтения рукописей, она взглянула в окно и увидела — не Ребекку, впрочем, а другую, гораздо более юную, почти скрытую подлеском. Дафна напряженно вглядывалась, вытирала выступившую на стекле влагу, мешавшую ей смотреть, пытаясь угадать, кто эта нарушительница, но призрачная фигура исчезла, растворилась в воздухе, словно ее и не было. Дафна недоумевала: то ли она ей привиделась, то ли была еще одним призраком, мелькающим вокруг Менабилли и слившимся с остальными, перед тем как исчезнуть, подобно перелетным птицам.

Но призрак Ребекки оставался здесь, вздыхал рядом с ухом Дафны или стучал в окна хижины и, казалось, приводил с собой других, безымянных призраков, утраченные мотивы, безнадежные чаяния.

— Уходи! — говорила Дафна Ребекке, пытаясь продолжать работу, стараясь заглушить стук в оконное стекло лязгом пишущей машинки. — Оставь меня в покое.

Но Ребекка лишь смеялась в ответ.

— Оставить тебя в покое? — шептала она. — Это все равно что отказаться от себя самой.

Менабилли,

Пар,

Корнуолл

10 ноября 1959

Уважаемый мистер Симингтон!

Посылаю чек на расходы в Хоуорте. Большое спасибо за весточку. Надеюсь, Вы вскоре поправитесь — ничто так не портит настроение, как плохое самочувствие.

Я проверила утверждение миссис Гаскелл, что, мол, когда Брэнуэлл умер, карманы его были набиты письмами от миссис Робинсон. Оно полностью опровергается Лиландом, который — как свидетельствует Марта Браун, прислуга в пасторском доме, — сказал: «Было найдено много писем, но все они — от джентльмена, знакомого Брэнуэлла, жившего по соседству с Робинсонами, у которых некогда работал Брэнуэлл».

Как было бы замечательно, если бы мы смогли установить личность этого джентльмена! Но ни слова мисс Г.! Как это ни досадно, вынуждена сообщить Вам, что она опередила нас с Робинсонами. На прошлой неделе я отправила уже второе письмо, пытаясь разыскать ныне живущих членов этой семьи, и два дня назад получила довольно холодный ответ от одного из них, преподобного Катберта, который сообщил, что мисс Герин посетила их месяц назад! Я вне себя от ярости. Если бы мой муж не чувствовал себя так плохо все лето, я нанесла бы этот визит уже в сентябре. Было бы забавно столкнуться с мисс Г. на пороге! Тем не менее я напишу весьма учтивое письмо его преподобию, хотя и сомневаюсь, что удастся получить от него какие-нибудь сведения. Наверняка он все уже выложил мисс Г.

Однако и мне удалось добиться определенного успеха. Медленно и очень внимательно изучая старые «Труды Общества Бронте», я натолкнулась на весьма интересную статью о викарии, служившем в Хоуорте с 1837 по 1839 год и квартировавшем в хоуортском доме с привидениями. Он очень хорошо знал семью Бронте, но особенно дружил с Брэнуэллом и однажды уговорил Б. провести с ним ночь в его комнате, чтобы убедиться в присутствии призраков. Брэнуэлл прежде насмехался над подобными россказнями, но, проведя ночь на ходившей ходуном вверх и вниз кровати, поверил в привидения. Без сомнения, он на следующий день живописал эту историю сестрам, и она в дальнейшем трансформировалась в сцену явления призрака мистеру Локвуду, проведшему ночь в Грозовом перевале, в старой комнате Кэти!