Геннадий Ананьев - Бельский: Опричник

Для Богдана Ирина на престоле — лучший расклад. Кроткая и справедливая в суждениях, тянулась к семье Бельских, а лично ему благоволила. Она не даст его в обиду, тут же воротит в Москву. Но эти радужные мысли долго в голове не задерживались, ибо оружничий весьма сомневался, что брат ее, Борис Федорович, смирится с тем, что повенчают на царство сестру.

«А не выскользнуть ли из-под руки Москвы?»

Идея заманчивая. Казаки, дети боярские, все порубежники славят его, добившегося справедливого выделения как пахотных земель, так и перелога; для переданных под его руку отмены царской десятины, весьма обременительного урока, и строго наказавшего мздоимцев. А жалованье, не делая из этого тайны, своим ратникам он платил из своей казны, если по какой-либо причине царское запаздывало, что случалось не так уж редко. Когда же Москва присылала задолжавшие деньги, не удерживал из них свое жалованье, а оставлял ратникам как дополнительное. Авторитет его рос, воеводу почитали, его слово всегда воспринималось как закон, как благо, и Богдан справедливо считал, что рать поддержит его, если он объявит себя великим князем Придонья.

Эта мысль укрепилась, когда прибыл из Москвы один из видных служивых Государева Двора Григорий Митьков, которого Бельский в свое время защитил от опалы несправедливой, а затем еще и подставил плечо.

— К тебе, оружничий. Под твою руку. Насовсем.

Первая ласточка. Выходит, в Кремле не списали его в посохи, считая, что он может защитить от опалы.

Дворянин продолжил:

— Жди, десятки дворян прибегут к тебе.

— Есть ли в этом нужда? Ирина, возложив царский венец на свою умную голову, не станет злобствовать, потакая брату. Прижмет вашему хвост, в это я верю.

— Ирина отреклась от царства. Дала обет монашества. Уйдет в Новодевичий после кончины Федора Ивановича. Смог, похоже, убедить ее коварный братец.

Вот это — новость. Пророческими оказались слова Федора Ивановича, сказанные прилюдно: «Ты достигнешь желаемого».

Первый перебежчик оказался в самом деле не последним. Особенно когда скончался государь Федор, а царица Ирина постриглась в монахини. Каждый прибывал со своей новостью.

— Годунов властвует, лицемерно отказываясь от венца, но подкупая духовенство. Заверяет, сказывают, установить в Руси чин патриарший. Честит лизоблюдствующих бояр и дворян, чтобы его со старанием величали на всех перекрестках. Добивается крестного хода к себе с мольбой принять царство в свою руку. Более проводя время в келье постриженной сестры, нежели в Кремле, хотя за Кремлем следит неотступно и зорко.

Вот очередной перебежчик. С ошеломляющей новостью:

— Не пожелал я видеть, как будет венчаться на царство Годунов. Проходимец — на престоле! Разве нет достойных князей крови Владимира Великого?!

Получилось так, что нет. Всех Борис под прикрытием царского имени подмял под себя, всех унизил, возвысив лишь себя одного.

Вдруг все же в последний момент найдется достойный и сильный, способный переломить ход событий, оттеснить вероломного властолюбца?

Пустая мечта. Уже через несколько дней прибыл гонец из Москвы с повелением присягать новому самодержцу всей Руси царю Борису Федоровичу Годунову.

Вот теперь все: не видеть Богдану Москвы, как своих ушей до скончания, как говорится, века, оставаясь до лучших времен воеводой Царева-Борисова. Хорошо, если оставят под рукой Белгород, Кромы, Корочи и оба Оскола, а то и этого лишат.

Пора, выходит по всякому раскладу, заявить царевичу Дмитрию Ивановичу о себе во весь голос. Взвесив все, Бельский послал тайных гонцов к Федору Федоровичу Нагому и его сыну Афанасию, чтобы установили связь с воеводой Хлопком и начали действовать вместе по ранее обговоренному плану.

Ждал Богдан и удобного момента, чтобы откровенно поговорить с Корелой, привязать его к себе, открыв частично великую тайну. Несколько дней не решался он на этот разговор, опасаясь, вдруг Корела не поймет и не примет предложение. Разрешилась же эта сложность вроде бы сама собой — атаман Корела пошел на опасное откровение прежде Бельского.

Воевода собрался объехать по всей крепостной стене, которую почти закончили, чтобы своими глазами углядеть недостатки. С собой взял атамана, к дельным советам которого привык и без которых уже не мог обходиться. Имел он, однако, и тайную мысль: если позволит обстановка, располагающая к задушевности, повести задуманный разговор. Но первым заговорил Корела:

— Как же так получается: царская кровь и у вас, Бельских, у Шуйских, у Воротынских, а на престол взгромоздился невесть откуда взявшийся? Неужели нельзя было переиначить? За тебя бы, воевода, вся рать встала. Не один я так думаю. А уж казаки — даю голову наотрез, всколыхнулись бы все. За порубежных детей боярских тоже ручаюсь.

— Не осуждай меня, атаман. За всех, у кого кровь Владимировичей не могу ничего сказать, я же не думаю о престоле. Прежде думал, даже надежду лелеял, хотел подломить Годунова, но лишь до тех пор, пока не родился царевич Дмитрий.

— Отчего же не сохранил наследника? Годунов прикончил его.

— В том-то и дело, что сохранил. Наследник престола жив и здоров. Больше я тебе пока ничего не скажу. Не могу. Но поверь мне на слово: жив царевич Дмитрий Иванович, и я приму все меры, чтобы он занял по праву принадлежащий ему престол.

— Да, закавыка…

— Еще какая. Не носи обиду, что не все сказал тебе. Пока не время. Пока лишь просьба к тебе: поддержи царевича Дмитрия, когда он заявит о своем кровном праве. Годунов не отдаст захваченное без сопротивления, и Дмитрию Ивановичу не одолеть коварного без народной поддержки, но особенно поддержки ратной.

— Поддержу! Хотя не понимаю, отчего ты, воевода, скрытничаешь, не договаривая многого?

— Узнаешь потом, поймешь и простишь меня. Теперь о поддержке. Не здесь она нужна, в Цареве-Борисове. Далековато до центра. Лишней, конечно, она здесь не будет, но не главной. Важней, если Кромы перейдут на сторону царевича Дмитрия.

— Но тогда мне там нужно быть.

— Верно. В моей воле отпустить тебя, и я это сделаю, если есть на то твое согласие. Возьми с собой всех своих казаков и исподволь готовь их против Годунова. Ты уважаем ими, они верят твоему слову. Одно прошу, о Дмитрии, пока не дойдет слух до Кром со стороны, что жив царевич, сам рта не разевай. Не рискуй жизнью. Она ой как пригодится и тебе самому, и царевичу. Впрочем, что я тебя учу, у тебя своя мудрая голова на плечах.

— Отпусти меня с казаками до присяги новому царю. Не желаю ему присягать. Казаков тоже избавлю от унижения. В Кромах скажу, что мы присягнули в Цареве-Борисове.

— Хорошо. Завтрашний день на сборы, послезавтра — в путь.

Зря пошел на такую уступку Богдан. Сразу же после того, как вся рать и плотницкие артели присягнули царю Борису Федоровичу Годунову, из Царева-Борисова тайно выехал посланец начальника наемников с доносом Борису Годунову, что Бельский самовольно освободил казаков Кром от присяги на верность государю. Наемники давно искали повод подловить воеводу, ибо были весьма недовольны им. Бельский ни разу не выдавал им добавки из своей казны, и это приводило их в негодование, поэтому донос послали они с великой радостью, постарались написать в нем были и небылицы, смешав все в единую кучу.