Геннадий Ананьев - Бельский: Опричник

Выбор посланца к Сицким невелик. В Москве таких раз два и обчелся. Самый подходящий для этой миссии — князь Иван Михайлович Воротынский. Со всеми Сицкими он на дружеской ноге, сам, продолжая дело отца, возглавлял порубежных стражей до своей опалы. Теперь урок вернулся к нему. Он вполне, не вызывая никаких подозрений, сможет побывать вроде бы с проверкой во всех Низовских городах.

А если князь согласится, можно еще и связать его с атаманом Корелой для объединения усилий.

Первый разговор — мимоходом. В Кремле. Богдан подошел к князю Воротынскому, увидев его одного.

— У меня есть серьезное к тебе слово.

Иван Воротынский пристально поглядел на Бельского, пытаясь понять, чего ради заговорил оружничий с ним, явно выждав, когда возле никого нет. Да, он тоже перенес опалу, но сыск, он и есть — сыск.

— Что за слово?

— О Дмитрии Ивановиче.

Воротынский недоуменно пожал плечами, ничего не ответив. Тогда Богдан предложил:

— Послезавтра в Щукинской пойме встретимся. Ты сам по себе выедешь на соколиную охоту, я сам по себе. Встреча случайная. А разговор уж точно без чужих ушей.

— Хорошо.

Князь Иван сдержал слово. И вот они — наедине. Вроде бы пошли прогуляться после обильного совместного ужина. Вышли на поляну близ берега поймы, чтобы никто не смог их подслушать, и Воротынский попросил:

— Ну что, говори свое слово.

— Оно длинное. Можно сказать, от сотворения.

— Тогда нам сподручней не выпяливаться на поляне. У Годунова, тебе ли не знать этого, соглядатаи за всеми дворянами и боярами, а за нами, опальными, тем более.

— Подойдем к берегу. Тростники укроют нас, мы же будем видеть, если кто попытается приблизиться.

— Добро.

Бельский не утаил от князя Ивана ничего. И о подмене рассказал, и о поездке своей в Польшу. Даже о Марине Мнишек не умолчал. Затем предложил:

— Встань со мной плечом к плечу. Пособим торжествовать закону.

— Борис — изверг рода человеческого. Я его ненавижу. Но могу ли я забыть о казни отца моего Иваном Грозным?

— Понимаю, забыть невозможно, — сочувственно согласился Богдан, будто он к той казни не приложил руку вместе с дядей Малютой Скуратовым, но не каяться же теперь. — Только помазанник Божий подсуден лишь одному Господу. И потом… Отвечает ли сын за отца? Нет. И еще. Не поддержи мы Дмитрия Ивановича, троном великой державы завладеют безродные Годуновы, и ваш род корня Владимира Великого станет холопствовать под игом безродных. А что Годуновы жестокосердны, нам с тобой известно хорошо.

— Ладно, скажи, каким ты намерен оделить меня местом? А я подумаю.

— Тебе сподручно поехать в Низовские города. С проверкой. Не минуешь и тех, где воеводят Сицкие. Поведаешь им всю правду о Дмитрии Ивановиче, настроишь их на поддержку. А дальше — по твоей воле. В Кромах готовит мятеж, как только царевич вступит в пределы Руси, атаман Корела. Найдешь нужным, повидаешься с ним для согласования действий. Оттуда, тоже по своему желанию, либо в Москву воротишься, либо подашься под руку Дмитрия Ивановича. Но прежде чем ехать, если решишься, обрети сторонников среди бояр и князей. Пусть и они едут встречать законного наследника. Кто не захочет к нему в стан, пусть здесь вносит свою достойную лепту. Обо мне можешь сказать только тем, кому вполне доверяешь. Пусть они со мной объединятся.

— Я подумаю. И скажу в удобное время свое слово.

— Нам больше нельзя вот так уединяться.

— Конечно. Через слуг. Не посвящая их ни во что. Нам каждое слово понятно друг другу, им — нет.

— Принимается. Пошли в стан. Долгонько мы наедине. Годунову непременно донесут о нашем уединении.

И в самом деле, на следующий же день Семен Годунов доложил царю Борису:

— Богдан Бельский и Иван Воротынский встретились на охоте. Будто случайно, ибо выезжали всяк по себе, но там соединились, затем, укрывшись в тростнике, о чем-то долго беседовали.

— О чем-то? Это — не доклад.

— Подслушать их не удалось. Но можно выпытать.

— Они вольны выезжать на охоту. Вольны встречаться с кем угодно и когда угодно. Ты так устрой, чтобы я знал не только каждый их шаг, но и каждое слово.

— А не лучше ли покончить со всеми твоими недоброжелателями? Без лишнего шума?

— Ты хочешь бунт в Москве? Воротынский и Бельский не обыватели незнаемые. Ловчей работай, а не предлагай топором рубить!

А день спустя тайный дьяк предупредил Богдана, своего начальника:

— Не шей, оружничий, белыми нитками. На незаметную ткань — незаметные нитки.

Бельский вполне оценил добрый жест тайного дьяка и через слуг предупредил князя Ивана Воротынского, что за ними установлен особый контроль.

Князь Иван не ответил, и это весьма огорчило. Зато очередная весть из Польши ободрила. Смелостью и решительностью Дмитрия Ивановича. Он мог бы воздержаться от похода, ибо ни Сапега не исполнил обещание, ни паны Хилецкий и Струсь. Да и сам Мнишек вдруг заколебался. Но соотношение сил было на стороне царевича Дмитрия, и он пригрозил выступить с одними казаками и пятигорцами, которых собралось под руку царевича более трех тысяч. Под рукой же воеводы Мнишека, хотя и избранного главнокомандующим армией царевича Дмитрия, чуть более тысячи: пятьсот пехотинцев и пятьсот восемьдесят гусар. Основательно поддержали настойчивость царевича и те две сотни дворян и бояр, которые к тому времени прибегали из Руси, признав Дмитрия Ивановича законным наследником царского престола.

Итак, Дмитрий Иванович выступил, имея намерение, переправившись через Десну, начать наступление на первую приграничную крепость — Монастырский острог.

У Днепра — задержка: князь Януш Острожский угнал все суда и паромы с днепровских переправ. Что делать? Ладить плоты, займет очень много времени, потребует и не предусмотренных средств, и царевич решает обратиться к православным киевлянам с просьбой помочь ему. В Киеве давно признали Дмитрия Ивановича наследником и откликнулись на просьбу с большим желанием. В отписке дворянина Митькова так и сказано: «Для перевоза войска нашего через реку Днепр тые же мещане киевские коштом и накладом своим перевоз заготовавши».

Богдан трижды перечитал эту строку, ибо в этой бескорыстной поддержке православных киевлян он увидел знак того, как отнесется к царевичу вся православная Русь.

Через два месяца (очень медленный темп) армия Дмитрия Ивановича сосредоточилась на берегах Десны, готовая вступить в пределы Русской державы. Весть эта добежала до Москвы удивительно быстро, Бельский же, получивший очередную отписку Митькова, тут же отрядил гонца к атаману Кореле.

Он досадовал, что молчит князь Иван Воротынский, искал новых сообщников, но не очень успешно. Несколько раз пытался приблизиться к Петру Федоровичу Басманову, не открывая ему всего, как князю Воротынскому, но тот, похоже, выжидал. Не ладился разговор и с Федором Ивановичем Мстиславским. Уж кто-кто, а этот князь более всех должен был ненавидеть Бориса. Так оно и было. Князь Мстиславский признался в этом Бельскому, но перекинуться на сторону Дмитрия наотрез отказался.