Геннадий Ананьев - Бельский: Опричник

Жулецкий и Дворжецкий жмут плечами, зато Станислав заговорил откровенно:

— Отец, мы не в силах изменить настроение наемников, пока не появятся в нашем стане стенобитные орудия. Нужно пообещать их. Допустим, через неделю. Что же касается моей роты, она не поспешит домой. Гусары слушают меня. Но даже я не удержу их, если не появятся в твоей армии, отец, стенобитные пушки.

— Объявить о стенобитных орудиях я объявлю. Пообещаю их, как ты советуешь, через неделю, а от москалей, что скучились вокруг князька Дмитрия, потребую доставить их во что бы то ни стало!

— Верно! — подал голос полковник Жулецкий. — Обещали московиты, что все крепости по доброй воле станут открывать ворота, а встречают нас рушницами и пушками. Они нарушили договор, а не мы собираемся его нарушить.

— Не то слово, пан полковник! — с явным раздражением остановил Жулецкого Мнишек. — Ты повторяешь слова наемников, слова трусливых шляхтичей…

— Я только здесь, в этом шатре.

— Нельзя не то, чтобы говорить. Нельзя так думать. О стенобитных пушках могли бы позаботиться мы сами. А то, на Москву! На Москву! С голыми руками? С одними саблями? Храбрые, когда в руке кубок вина! Принимайте меры, паны полковники, остужайте горячие головы. Не сможете, я поставлю на ваше место других. Как поставил вас по дружбе, так и уберу. Вы поступаете не как друзья, а как недруги. Поймите, возвращение домой — это позор! Страшный позор! Идите к своим подчиненным, я иду к князю московскому.

В шатре царевича у Мнишека иная поза, другой тон, другие слова. Мнишек подобострастен перед будущим царем.

— Пришел я, государь, с докладом к вашей милости…

— О чем доклад? — спросил Дмитрий Иванович, и Мнишек отметил, что от былой растерянности нет и следа.

Он не знал о решении дворян из окружения царевича о том, что Дмитрию Ивановичу уже доложили о принимаемых мерах, поэтому весьма удивился. Царевич меж тем продолжил:

— О бунте наемников и шляхты? Я это знаю. И я готов сказать им — скатертью дорожка. Мне присягнул Монастырский острог, мне присягнул Чернигов, присягнут и другие города. Пока же со мной останутся мои казаки, которых не убывает, а прибывает. Заметно прибывает. Но я вправе буду признать недействительными все наши договора.

— Государь, так с людьми теми, кто так рьяно помогал и помогает вам, не поступают. Обяжите своих дворян раздобыть несколько стенобитных орудий, и мы покажем, какие мы воины.

— Попробую.

Прошло, однако же, несколько дней, пушки не появлялись, о них даже перестали вести речи, и тогда вновь забузила шляхта, а ее тут же поддержали наемники. Ни главнокомандующий Мнишек, ни полковники, ни командир гусарской роты ничего не могли поделать. Наемники и шляхтичи начали сборы к отъезду домой. Обозы погружены. Вечерний пир перед дорогой и с рассветом — в путь. Но до рассвета все переменилось: прискакал вестник от дворянина Митькова к царевичу с великой радостью:

— Путивль присягнет тебе, царевич! Воеводы повязаны и будут переданы в твои руки. Дворянин Митьков, дьяк Сутупов и их друзья держат город в руках, ожидая твоего приезда.

Пир горой. Особенно начали бахвалиться шляхтичи: знают, стало быть, силу польского воина, понимают, что устоять против этой силы не смогут, вот и сдают крепость за крепостью.

Казаки собрались было намылить шеи трусливым хвальбушам, но атаман Белешко пригрозил:

— Выгоню вон из стана. Поганой метлой! Вы дело делайте, а не перечьте пустословию!

— Да мы не всерьез хотели, а остепенить. Ладно. Не станем.

Утром армия под началом Мнишека тронулась по дороге в Путивль, а уже на полпути их настигла еще одна не менее радостная весть: на сторону Дмитрия Ивановича перешел Рыльск, восстал Курск; а вскоре армию догнала еще одна радость: на сторону царевича перешли Кромы и вся Кромская волость.

Город за городом присягали царевичу. Очередь дошла и до Царева-Борисова, который Годунов считал самым верным своим оплотом, восстала Орловщина — юг Руси ускользал из царских рук.

Все это не могло не радовать оружничего, кому вести поступали отовсюду с завидной поспешностью, но он все более и более начинал осознавать, что до полной победы царевича ой как далеко. Разрядный приказ, спохватившись, начал сосредотачивать крупные ратные силы в Новгороде Северском, готовя решительное сражение с войском царевича, и этот бой может коренным образом повлиять на ход дальнейших событий. Более того, круто изменить их не в пользу претендента на престол. Тем более, что сил у Дмитрия Ивановича под рукой маловато — всего около сорока тысяч, у Басманова же и иных воевод почти шестьдесят. Вот-вот армии встанут друг против друга, а Бельский, как ни старался, изменить сложившееся положение не мог.

И тут, как говорится, сам Бог ему помог. В его кремлевский дом пожаловал подьячий из Сыска. Обращается с поклоном:

— Не обессудь, оружничий, тебя просит к себе тайный дьяк. Говорит, дело весьма спешное.

— Передай, следом за тобой иду.

Тайный дьяк встретил Богдана краткой фразой:

— Садись, оружничий. Слушай.

Как с подчиненным. Странно. Ну да ладно. Послушать можно. Судя по тому, как ведет себя, у него весьма важная новость.

Уж куда важней.

— Троих иноков послал царь в Путивль. Письмо дал им призывное, но главное — яд. Отравить Дмитрия.

Не сказал царевича или Дмитрия Ивановича. Осторожничает.

— Что предлагаешь?

— Пошли своих боевых холопов и перехвати.

— Надо ли? Пусть добираются до Путивля. Думаю, они не смогут там ничего худого сделать. Город присягнул царевичу.

— Ишь ты, — хитровато улыбнулся тайный дьяк. — Пусть, значит, добираются?

— Пусть. Не наше это дело, а царево.

Не стал делиться Бельский своим планом, моментально у него возникшим, и, видимо, правильно поступил. Подозревал оружничий тайного дьяка в двойной игре не без основания, особенно после того, как Годунову стало известно о готовящемся на него покушении во время охоты. И глухой ночью, в полной тайне даже от остальных слуг, из конюшни двое боевых холопов вывели верховых и заводных коней. Им надлежало в укромном месте дождаться рассвета, и как только откроются городские ворота, скакать в Путивль к дворянину Григорию Митькову.

Намного опередили иноков гонцы Богдана, и в Путивле подготовились встретить двоедушников достойно. Едва вошли в город под видом бродячих монахов, как их взяли под белы ручки к их великому изумлению.

— Вас примет сам царевич Дмитрий Иванович. Вы, видимо, пришли к нему в гости, ибо знали его в послушании, вот и побеседуйте с ним по душам, вспоминая минувшие дни.

На троне, когда их ввели в приемный зал, восседал не он сам, а шляхтич Иваницкий. Иноки, никогда не видевшие Дмитрия, тут же принялись разоблачать его: