Геннадий Ананьев - Бельский: Опричник

— Слава Богу, — перекрестился вож. — Еще пару перекатов и — у причалов в Вологде.

Для Богдана, увлеченного необычностью происходящего, время пронеслось галопом, и он удивился, увидев на берегу дюжину вооруженных всадников, своего слугу и пару коней в прекрасной сбруе.

— Послезавтра жди нас в Вологде, — пообещал вож учана, и они распрощались.

«Что ж, проведем не в безделии два вольных дня. Посетим верфи, — решил оружничий, — а как груз сдам, сразу же в Москву».

Все так и сложилось. Встретили Горсея наместник вологодский и воевода целым поездом. Пересадили английского посланника из седла в коляску, другую предложили Бельскому, но он отказался.

— В седле привычней. Не старик же я.

— И то верно. Коляски для жен и старцев расслабленных. — И тут же вопрос: — Банька изготовлена, но угодна ли она англичанину? Согласится ли? Да и сдюжить ли сможет?

— Сдюжит, куда денется. Я сам его похлещу веничком. Пусть узнает, как мы косточки усталые разминаем.

Потеха вышла с Горсеем в бане. Вроде бы несколько лет жил он в Москве и мог бы уже познать русскую баню, даже оценить ее благодать, но иностранцы, как англичане, так и немцы, никак не могли отступиться от своего привычного уклада, имели свои мыльни, а если у кого ее не было, предпочитали лохань русской бане. Горсей сразу же заупрямился.

— Не пойду в вашу баню. В ней можно угореть. Можно даже обгореть. Не пойду.

— Иль много ты видел в Руси угорелых и обгорелых? — насмешливо вопросил воевода. — Глянь на меня, что у меня обгорело, а я каждую неделю банюсь. Или на наместника царева погляди, а у него баня парней моей.

Богдан успокоил:

— Не ляжет на душу пар, обмоешься, не входя в парилку, и — вольному воля.

— Отпустишь сразу?

— Отпущу-отпущу. Не сомневайся.

Бельский и в самом деле не намеревался насильничать, хотя обещал воеводе, что сам похлещет гостя веничком, но он знал предел, ибо одно недовольное слово, сказанное царю-батюшке о приставе, может обернуться лихом, вот и приходилось Богдану прежде чем шагнуть, пощупать, твердо ли под ногой.

В предбаннике дух свежего лугового сена. Оно настлано на полу толстой периной, а поверх сена — мягкая полость. Горсей вдохнул полной грудью духмяного воздуха и приободрился. Выходит, не на казнь привели в адскую жару. Все здесь очень даже мило.

Богдан увидел перемену в настроении Горсея и еще более подбодрил его:

— Все ляжет тебе на душу и дальше.

В мыльне тоже приятная чистота и свежесть теплого воздуха. На лавках — дубовые шайки. Новые, похоже, специально принесенные для важных гостей. Шайки уже наполнены водой, а банщик с ковшом уже готов по вкусу каждого добавить либо горячей, либо холодной воды.

Для начала ополоснулись, и Богдан предлагает:

— Попаримся?

— Очень парно?

— Не так чтобы. Терпимо, в общем. Не понравится, как и условились, выйдешь.

Нахлобучили Горсею на голову войлочную ушанку, и она словно придавила его, миг назад гордого собой за смелость, — Горсей вновь скуксился, но все же дошагал в парилку, хотя с явной опаской.

Но что это? Действительно, терпимо. А Бельский командует:

— Взбирайся на полок. Садись. Сперва погреемся, а уж потом ты ляжешь, банщик поддаст пару по твоему терпежу, а я веничком похлестаю.

— Как розгами?

— Нет, — засмеялся Бельский. — Нежно. Как ласковым ветерком, — а сам банщику: — Ты по капелюшке поддавай. Не гони вскачь.

— Понял, — с хитроватой улыбкой ответил банщик. — Уж расстараюсь.

Банщик и в самом деле сумел угодить. Плескал на каменку словно из ладошки и с перерывами, поэтому парилка наполнялась сухим жаром исподволь, почти не заметно, и вот когда Горсей вспотел основательно, Богдан повелел:

— Ложись на живот.

Повел по потной спине, едва прикасаясь веником, затем начал навевать ветерок — англичанин блаженно вздохнул.

— Лепота, как вы говорите.

— Теперь поддавай проворней, — советует банщику Богдан и начинает охаживать, пока еще не хлестко, вениками нежные телеса заморского вельможи — спина и бока враз порозовели, словно раки в закипающей воде.

Вот уже Горсей застонал, Богдан же продолжал хлестать все ядреней, приговаривая:

— Терпи. Еще чуток. Еще. Потом спасибо скажешь. Вот теперь — все. Кати в предбанник. Отдышись.

Горсей пулей вылетел из парилки, а в предбаннике плюхнулся в изнеможении на узорчатую полость. Ему подали хлебного кваса, в меру холодного, и он с жадностью осушил целый ковш.

Через четверть часа вывалился в предбанник Богдан Бельский. Его охаживал сам воевода. За Богданом — воевода, которого парил наместник. А уж после всех — наместник. Его, как обычно, парил специальный слуга, умевший угодить капризному хозяину.

Когда Богдан отдохнул, в шутку спросил Горсея:

— Джером, не хочешь ли на второй заход?

— Хочу, — неожиданно согласился тот. — Пусть будет второй заход.

— Вот так англичанин! — воскликнул наместник. — Душа-то русская!

Очень неуклюжая похвала, но на нее, слава Богу, никто не обратил внимания. Горсей сам напялил на свою голова войлочную ушанку и позвал Богдана решительно:

— Пошли.

Часа три парились в бане и, разомлевшие и обессиленные, уселись за стол, чтобы начать пир. Неспешный. С уютной беседой, которую на сей раз Горсей не увел на обочину.

Зато утром он напросился на щелчок по носу.

Позавтракав, они поехали к рукотворному затону, на берегу которого были верфи, где по царскому указу строилась крупная морская флотилия. Непонятно только было, для какой цели. О ней можно было лишь догадываться по тому факту, что почти вся царская казна перевезена в специально построенные хранилища совсем рядом с затоном. Погрузил ее на корабли и — в путь. В Студеное море, а по нему либо в Соловки, либо, что наиболее вероятно, в Англию, с которой он явно заигрывал.

Хотя, если поразмыслить, чего ради бежать Грозному из Руси? Строптивых бояр он, похоже, приструнил основательно. Претендента на престол, князя Владимира, отравил. И не только его, но сыновей его тоже. Чего ему теперь бояться?

Мысли и поступки самодержца, однако же, холопам его не ведомы и не обсуждаемы. Раз велено строить корабли, догоняя числом королевский английский флот, стало быть, так нужно. По Сухоне на полой воде за милую душу скатятся корабли в Двину, а там глубины, особенно весной, более чем достаточны.

К верфям поехали так: Горсей в коляске, запряженной шестеркой цугом, Бельский, наместник и воевода со стремянными и слугами — верхами. Дорога торная, ухоженная. Вроде бы в тайне строились корабли, но вся Вологда знала о них, и горожане любили в праздничные дни посещать верфи, кто пеше, кто в экипажах, кто верхом. Получалось вроде гуляния на берегу затона. С толпой праздных зевак смешивались, бывало и такое, иностранные лазутчики, приезжающие в Вологду под видом купцов. Грозному об этом доносили, но он в ответ лукаво усмехался.