Джулиан Рэтбоун - Последний английский король

А что они делали в Байё, Гарольд и восемь его ближних слуг, восемь телохранителей, последний, надежнейший оплот эрла? Уолт снова покачал головой. Была на то причина, была, то ли приказ короля, то ли какое-то обстоятельство, касавшееся самого Гарольда. Теперь уже не вспомнить, как это получилось.

Он уснул, очнулся ненадолго, когда вернулись Аделиза и Ален. Мальчик приподнял ему голову, девушка смазала лицо елеем и медом, потом обмыла водой и напоила Уолта разбавленным вином.

По приказу короля? Какого короля? Ну, конечно же, Эдуарда Исповедника. Это он послал их в Нормандию, сообразил Уолт, вновь проваливаясь в сон.

Вначале 1065 года Эдуард Исповедник понял, что недуг, терзавший его долгие месяцы, неизлечим. Он быстро уставал, часто ходил по малой нужде, а если пытался удержаться, мочился в штаны, и от мочи пахло медом. Зрение помутилось, стопы немели. Король постоянно чесался, его мучила свирепая, неутолимая жажда. Все эти симптомы усиливались, когда он пил медовуху или лакомился медом. Фрукты не шли ему впрок и овощи также – ни пастернак, который он любил, ни даже капустные кочерыжки. Король вызвал своих врачей. Они легко распознали болезнь, назвали ее греческими словами «диабетес меллитус», что значит «медовая моча», велели избегать сладкой пищи и, поскольку дело зашло уже далеко, дали пациенту не более шести месяцев жизни.

Это известие застигло Эдуарда в Вестминстере, в большом Доме Совета, построенном по его приказу между берегом реки и новым монастырским собором, который король начал возводить четырнадцать лет тому назад. Эдуард частенько наведывался в Вестминстер посмотреть, как подвигается работа, и отдать очередные распоряжения. Собор был его гордостью, он должен был затмить все церкви Нормандии и Лотарингии, вознестись во славу Господа, как памятник благочестию клюнийских отцов и праведности самого Эдуарда.

Высокий худой человек лет шестидесяти, уже совсем седой и сутулый, показался на пороге верхней залы Дома Совета, где собрались его врачи, спустился по ступенькам, опираясь на мальчика-слугу, позвал двух молодых телохранителей и клирика, прошел через большой зал, кивая кланявшимся писцам, монахам, маркитантам и поварам, и вышел сквозь массивные двери на воздух, свежий мартовский воздух, насыщенный ароматом нарциссов – вся королевская челядь, сновавшая взад-вперед, не смогла вытоптать эти цветы.

Король набросил на плечи плащ, хотя в этом не было особой нужды. В его благословенное царствование вот уже двенадцать лет стояла хорошая погода, зимы были мягкие и влажные, лета – солнечные и теплые, но не слишком жаркие. Простой народ объяснял благоденствие святостью короля, и Эдуард не оспаривал это мнение. В конце концов, он и впрямь хорошо служил своему народу, даже если метеорологические явления не были его заслугой.

Он уладил раздоры между самовластными, воинственными эрлами и заключил мир со своими вельможами, предпочитая идти на уступки, нежели ввергнуть страну в хаос гражданской войны. За все время правления Эдуарда викинги лишь однажды потревожили берега Англии, да и в тот раз королевский флот отогнал пиратов прежде, чем они успели нанести большой ущерб. Гарольду Годвинсону, правителю Уэссекса (когда-то Эдуард презирал его, считая неотесанным деревенщиной, но со временем стал уважать), он приказал покорить Уэльс. Шотландцы больше не смели проникать к югу от Великой Стены.

Но еще важнее: король поощрял всяческие нововведения в сельском хозяйстве, с помощью которых земля могла прокормить растущее население; он назначал честных судей и способствовал принятию справедливых законов, хотя приходилось мириться с неприкосновенностью старинных, конечно же варварских, но таких привычных англичанину институтов, как большие и малые советы. Король понимал, что эти собрания, как бы они ни были скучны, поддерживают в обособленных, враждующих кланах, в людях, гордящихся своим правом самостоятельно определять свою жизнь и полностью отвечать за свои поступки и поступки своих родичей и подопечных, иллюзию свободы. Как будто человек бывает свободен!

Обо всем этом король размышлял с удовлетворением, но не без примеси печали, естественной для человека, которому только что сообщили, что время его земной жизни хоть и не совсем истекло, но исчислено и близится к концу. В задумчивости он прошел мимо конюшен, мимо Длинных хижин, построенных для королевских телохранителей, мимо домов, отведенных женщинам. В самом большом из этих домов бездетная королева Эдит сейчас либо прядет шерсть, либо совокупляется с очередным наложником.

Широкие ворота отворились словно сами собой – как ворота всегда отворяются для королей.

Эдуард помедлил на пороге под высокой притолокой и выглянул наружу. Примерно в ста ярдах слева над поселком, где в сколоченных на скорую руку лачугах жили занятые на строительстве собора рабочие, а в домах получше – каменщики, архитекторы, мастера, возвышалась уже почти завершенная восточная сторона будущей монастырской церкви. Контуры здания едва проступали под лесами, по которым вверх и вниз торопливо, точно муравьи, собирающие с розового куста тлей, пробегали строители, а другие тем временем поднимали лебедкой обтесанные каменные блоки на высоту в семьдесят футов и более. Сколько лет король с волнением и восторгом наблюдал за строительством собора, но теперь он испытывал страх: он знал, что скоро, совсем скоро, останки его упокоятся у стены восточного придела.

Быть может, в будущем эта часть аббатства превратится в часовню святого Эдуарда Исповедника. Однако сейчас эта мысль не показалась Эдуарду достаточным утешением. Ведь его-то самого тогда здесь не будет. Спотыкаясь о кочки и ухабы, но упорно отказываясь от помощи слуг, король направился к реке.

Весь берег, кроме лодочного причала и топей, где скот спускался к воде, зарос ивами и ольхой. Сережки ольхи уже рассыпали по ветру желтоватую пыльцу, пушистые почки ив сверкали в лучах солнца, точно жемчужины.

Река неслась мутным коричневым потоком, но скоро, в час отлива, она отхлынет от берегов, проступят илистые грязноватые отмели. Сорочаи, чернозобики и кроншнепы уже кружили с мяуканьем над водой, рассчитывая поживиться креветками и речными червями. Вид текущей воды возымел обычное действие на короля: он задрал рубаху, приспустил гульфик и помочился в реку.

Двадцать три года он царствовал, двадцать три года одна пора сменялась другой. Благословенная весна с зеленеющими полями, чуть позже – цветущий боярышник, жаворонки, ласточки, запах сена, жатва, потом плодоносная осень и звук охотничьих рожков. Как он любил гнаться через лес за благородным оленем, когда приходится пригибать голову, проносясь под ветвями берез с листьями червонного золота, под ветвями дубов, чье золото более темного, глухого оттенка! И так вплоть до Рождества... но тут дрожь пробрала короля. Времена года идут своим чередом, а за поворотом поджидает старуха с косой.