Джулиан Рэтбоун - Последний английский король

Музыка – человеку, воспитанному на нормандской культуре, на нежных звуках лютни, нелегко было признать в этом музыку – действительно была очень громкой. Великан, одетый в кожаные одежды, лупил по трем барабанам разом (барабаны представляли собой обтянутые шкурами бочки), его товарищи щелкали скрепленными дощечками, трясли наполненные камнями сосуды, кто-то приволок наковальню и бил по ней молотом. Перекрывая этот грохот, завывали две длинные дудки, басил старинный норвежский рог, а пара искусников играла на ребеках [44] Ребек – струнный смычковый инструмент. .

Большинство факелов, освещавших зал, погасли или едва коптили, а свет немногих, еще горевших, то и дело заслоняли кружившие между ними танцоры. Одни плясали в одиночку, изгибаясь всем телом, притопывая, размахивая руками, щелкая пальцами, иные парами – повернувшись лицом друг к другу, повторяли каждое движение партнера, некоторые сжимали друг друга в объятиях, не скрывая похоти. Другие, положив руки соседям на плечи, покачивались в такт, выбрасывая ноги то в одну, то в другую сторону.

И все это множество людей, увлеченных своими разнообразными па и коленцами, все одновременно в какой-то момент вскидывали руки вверх и выкрикивали одну и ту же бессмысленную фразу, похожую на заклинание, – что-то о луне.

Сбитый с толку, немного напуганный, король потихоньку пробрался в свою постель. Наутро тан принес извинения:

– Надеюсь, мы своим шумным весельем не помешали вашему сну. Зимние ночи такие длинные, холодные. Нужно взбодриться, вспомнить о скорой весне, понимаете?

Что-то оставалось в Эдуарде чуждое его подданным, они сразу же распознавали иноземца или, во всяком случае, пришлеца.

Таким вышло первое знакомство будущего короля с той стороной английской жизни, к которой он так и не смог привыкнуть. Ему не нравилась любовь англичан, причем любого сословия, к грубым, невежественным развлечениям. Объезжая страну в сопровождении своего двора, он видел повсюду, что его подданные отличались неумеренностью в еде и питье – особенно в питье. Хотя сам Эдуард был неравнодушен к меду (он любил его забродившим, но не слишком, иначе теряется сладость), казалось нелепым напиваться до одурения, до беспричинной ярости, когда человек становится опасен для окружающих и самого себя, а потом в бесчувствии валится под стол.

Любой предлог, от проливного дождя до засухи, годился для того, чтобы бросить мотыгу, лопату, серп, уйти с поля и заняться какой-нибудь ерундой, в особенности так называемым спортом. Эти игры не требовали ума или ловкости, зато здесь как нельзя лучше могли пригодиться грубая сила и тупое упрямство. Некоторые забавы были на удивление глупыми: перекинут, например, длинный шест через ручей, двое парней усядутся на него и дерутся мешками с песком, стараясь свалить друг друга в воду. Мужики состязались, кто дальше всех закинет кожаный башмак. Со скуки загоняли корову в небольшой двор и бились об заклад, в каком углу она оставит лепешку. Надували пузырь, наполняли его песком, призывали соседей, и каждая команда старалась загнать этот мяч на половину противника. Сами по себе эти игры не приносили особого вреда, но что станется со страной, если крестьяне не будут трудиться день и ночь ради общего блага? Проработав весь день, мужик должен немного поесть и поспать, чтобы завтра снова выйти на работу. Если у него остается время еще на что-то, куда ж это годится?

На охоте вельможи забывали о собственной безопасности, не говоря уже о чужом здоровье и даже жизни, однако добросовестно расплачивались за любой нанесенный ущерб. Все англичане любили бороться, драться на кулаках и палках, но крестьянское ополчение представляло собой жалкое зрелище: вообразите сотню мужиков, вооружившихся мотыгами и вилами, – через двадцать миль это воинство растянется так, что арьергард прибудет на место сражения часом позже авангарда.

По праздникам мужчины и женщины танцевали в обнимку непристойные, похабные танцы. Нормандские священники уверяли короля, что празднества сопровождаются свальным грехом и блудом. Был распространен инцест – вслух этим пороком не хвастались, но относились к нему терпимо.

Труднее всего Эдуарду было понять, какую роль играют в этом обществе женщины. С одной стороны, они вроде бы жили своей бабьей жизнью: выполняли полевые работы полегче, ткали, присматривали за детьми, содержали в порядке одежду и дом, готовили еду и сторонились важных мужских дел. Однако надо учесть, что в Англии их работа отнюдь не считалась унизительной, предназначенной для рабов, крепостных, подъяремного скота (именно так относились к женщинам в Нормандии), а, напротив, высоко ценилась. Женщин уважали за все, что они делали, и ни один мужчина не смел вмешиваться в их распоряжения. В своем женском мире женщина была королевой.

Главный дом в усадьбе принадлежал мужчинам. Там они пили, там раз в месяц собирались на совет деревни или манора – это официально, но там же управляющий назначал работы, улаживали повседневные споры. Каждый имел право высказаться и быть выслушанным. Любой крестьянин мог объяснить своему господину, как лучше распорядиться временем, которое он должен отработать на лорда, любой батрак мог сослаться на болезнь и просить о снисхождении или помощи.

Зимой, когда плохая погода не позволяла предаваться забавам на свежем воздухе, в этом зале ставили девять кеглей, формой напоминавших дубинки, и сбивали их большими деревянными шарами, награждая победителя ценным призом – например, живой свиньей. И снова слуги и дружинники упивались элем, а тан с сыновьями – вином и медовухой.

Из-за семейной ссоры мужчина мог остаться в господском доме и на ночь, потому что жена или мать отказывалась пустить его домой, пока он не уступит. В Нормандии, если бы женщина позволила себе подобное, ее бы посадили в колодки.

Но хуже всего – привязанность англичан к родству и свойству. Женщина, разумеется, выбирала себе мужа за пределами ближайшего круга родственников, но горе тому мужу, который посмел бы дурно обращаться с супругой или счесть ее приданое своей собственностью. Стоило ей кликнуть родичей на помощь, тут же являлась целая свора – отец, братья, дядья, кузены, и каждый нес палки, камни, а то и более грозное оружие. Женщины имели право владеть землей, по своему усмотрению распоряжаться крестьянским наделом, манором, замком, если такова была предсмертная воля родителей или прерывалась мужская линия. Словом, англичане не просто ценили своих женщин, они трепетали перед ними, заискивали, старались снискать их одобрение, дарили им дорогие подарки и тяжко скорбели, когда теряли мать, жену или дочь.

На всем протяжении царствования Эдуарда его нормандцы, в особенности приверженные клюнийской реформе священники и монахи, ссылаясь на авторитет Священного Писания, твердили, что эти обычаи необходимо искоренить, они настаивали на решительных мерах, угрожая королю отлучением и адским огнем. Но Эдуард научился – конечно, это далось ему не сразу – пропускать их слова мимо ушей. Он рассуждал следующим образом: эти люди привыкли жить так, эта жизнь их устраивает, а если придется туго, они предпочтут знакомые беды моему вмешательству. Или он говорил себе: таковы английские обычаи, люди выбрали меня своим королем только потому, что я – пусть по крови, если не по воспитанию – наполовину англичанин, и если я помешаю им и впредь оставаться англичанами, я предам их.