Джулиан Рэтбоун - Последний английский король

– Теперь я готов вернуться – С этими словами он устремился в полукруг солнечного света, более яркого, чем золото и краски мозаик.

Он вышел на улицу и ударился о жару, словно о каменную стену, рухнул на колени у подножья колонны императора Юстиниана [11] Юстиниан – император (527–565) Восточной Римской империи (Византии), инициатор строительства храма святой Софии. , бессильно приподнял изувеченную руку и возопил:

– Но я не могу, не могу вернуться! После того, что я...

– Говорят, – заметил его спутник, догадываясь, что Уолт имеет в виду отнюдь не обморок, приключившийся с ним в церкви, – говорят, паломничество к храму Гроба Господня, совершенное в сердечном раскаянии, смывает все грехи, кроме самых страшных.

Он помог Уолту подняться, поддерживая его под локоть.

– Я и сам туда собираюсь, хотя и не ради покаяния. Мы могли бы пойти вместе, только сперва осмотрим здешние места. Меня зовут Квинт – просто Квинт, других имен у меня нет.

Уолт оперся левой рукой на плечо Квинта, болтающимся рукавом правой утер слезу.

– Я Уолт, Уолт Эдвинсон. А далеко отсюда до Святой Земли?

– Думаю, пол пути мы уже одолели. Полпути или чуть больше.

Но Уолту так и не пришлось побывать в Иерусалиме, – искупление совершилось раньше и началось в тот самый миг, на форуме Константина в древней Византии.

Квинт не спешил покинуть Константинополь, величайший, по его словам, город христианского мира, а может быть, и мира вообще, хотя ему случалось говорить с путешественниками, которые видели города и побольше – в далеком Катае [12] Катай – старинное название Китая. .

– Может быть, я наведаюсь туда, – сказал он как-то, – но сперва провожу тебя в Иерусалим.

Намеренно оставляя мелочь на виду, золотые монеты Квинт прятал в швах и потайных складках одежды. У него всегда находился червонец, выручавший друзей из затруднительного положения, а серебряные и медные кружочки сдачи он ссыпал в кошелек. Квинт именовал себя паломником и носил одеяние пилигримов, ходивших по Млечному пути к Звездному Полю Сантьяго [13] Сантьяго-де-Компостела – место поклонения апостолу Иакову. : посох и пояс, раковину и сандалии. Это было его первое странствие, пояснил Квинт, а потому он решил сохранить традиционное облачение.

Из Сантьяго судно с грузом олова доставило путешественника в Порлок, порт рядом с Гластонбери. По торговым делам туда ездил купец Иосиф Аримафейский [14] Иосиф Аримафейский после казни Христа снял Его с креста и похоронил в своей гробнице. Его родство с Иисусом, а тем более поездка Иисуса в Англию – апокриф. , приходившийся Иисусу родным дядей, и в одну из таких поездок он взял с собой Младенца.

– Хорошая страна, – отметил Квинт. – Отличные пастбища, холмы, низкие облака – красиво.

– Знаю, – коротко ответил Уолт.

Затем Квинт отправился в Рим, посетил храм святого Петра и Колизей, где в древности множество христиан погибло в пасти льва или от рук гладиаторов, видел и другие, не столь известные места, названия которых он позабыл.

Во всем этом Уолт не обнаружил и признака благочестия. Квинт ставил перед собой одну-единственную цель: неустанно продвигаться вперед, осматривая по пути величайшие чудеса света, о которых он был наслышан. Добравшись до них, Квинт останавливался на несколько дней, самое большее – на неделю; с видом знатока рассматривал достопримечательности; когда же они приедались ему, забрасывал походный мешок за спину и вновь пускался в путь.

Он и сейчас не терял времени. Видя, что новый его товарищ ослаб и нуждается в отдыхе, Квинт вместе с ним спустился обратно к развалинам древних укреплений Константинополя. Там он нашел небольшую пещеру или фот, где можно было днем укрыться от палящего солнца, а ночью – от холодной росы. Из своей поклажи Квинт вытащил плотный, сшитый из лоскутьев мешок, расстелил его вместо матраса, затем отыскал источник и наполнил флягу, которую тоже оставил Уолту. На прощанье коснулся двумя пальцами края своей кожаной шляпы и был таков.

Вернулся Квинт к вечеру, принес лепешку, посыпанную семенами сезама, пригоршню золотистых, похожих на сливы плодов – он назвал их «абрикоками» – и два печеных утиных яйца. Друзья уселись рядом на расстеленном мешке и, не торопясь, угостились этой изысканной пищей (для Уолта это был пир). Они забрались довольно высоко и различали поверх стен ленту почерневшего к ночи Босфора, а за ним – лесистый берег Азии. Над материком висел тоненький, точно срезанный ноготь, лунный серп. Вокруг, в пещерках, образовавшихся в руинах старой стены, поселился табор цыган – их еще именовали «египтянами», – они играли на дудках, перебирали струны гитар, откликаясь глухому печальному напеву.

Полумесяц, висевший в небе, почему-то возбудил Квинта.

– Жители этого обреченного города и ведать не ведают о том, что из Сирии идет на них самое воинственное племя, какое когда-либо существовало на земле. Эти полчища берут в день по дюжине крепостей, победы считают не десятками, а сотнями. Не сегодня завтра они войдут в старинный город Иконий.

– Сирия – это где? – спросил Уолт.

– Вон там. – Квинт неопределенно махнул рукой в сторону юго-востока. – Их эмблема, знак, начертанный на знаменах, – полумесяц. Вся Азия уже принадлежит им.

– Что это за народ?

– Турки. Турки-сельджуки. Их предводителя зовут Алп-Арслан [15] Алп-Арслан Мухаммед ибн Дауд – сельджукский султан (ок. 1030–1073). , что на их языке значит «Лев». Он величайший воитель со времен Александра.

Уолт вроде бы помнил, кто такой Александр, но полной уверенности у него не было.

Квинт примолк, занявшись остатками ужина. Они чувствовали близкое тепло города, пахло древесным дымом и углем, к свету звезд и месяца присоединился свет уличных фонарей и домашних ламп, тихо лилась цыганская песня.

– Ты говорил о потерянном рае, – напомнил Квинт. – О рае, более прекрасном, чем небеса. Прекраснее даже, чем все это? – Он повел рукой вокруг.

– Да.

– Расскажи.

– Не могу.

– Попытайся.

– Ладно. – Уолт раздвинул колени, свесил между ними руки, опустил голову на грудь и прикрыл глаза. – Вот, представь себе... – начал он.

Я стою на высоком и длинном гребне горы, ниже – цветущие кусты боярышника, терн уже отцвел, и завязались ягоды, похожие на крошечные зеленые слезки. Ближе к перевалу и на самой вершине кустов почти нет: меловой утес прикрывают несколько дюймов дерна, и растет там только трава и цветы, да и те появляются лишь к середине лета. Люди издавна знали это место: когда-то в старину здесь прорыли два рва, один над другим, но вывороченные комья земли, перемешанной с мелом, теперь поросли травой. Наверху, между рвами и валом, позади горбатой изгороди, прежде укрывалось городище – так рассказывают рабы, потомки того народа, который жил здесь до нас. Они и по сей день взбираются в праздничный день на гору и совершают там свои обряды... но я не о том хотел говорить.