Джулиан Рэтбоун - Последний английский король

– Это все скучновато, – пожаловалась Юнипера.

– Северный ветер, – не обращая внимания на ее слова, продолжал Уолт, – мешал переправиться Вильгельму, но зато он позволил Харальду отплыть из Норвегии...

– Еще один Гарольд? Как тут не запутаться!

– Харальд, – поправил ее Уолт. – Король Норвегии. Наверняка ты слышала о нем. Он раньше служил вашему императору и императрице Зое [84] Харальд служил византийскому императору Михаилу IV в 1034–1042 гг. .

– Ах, этот Харальд! Я и не знала, что он стал королем Норвегии. Боже, какой мужчина! Однажды я видела его – красавец, волосы цвета червонного золота, рост по меньшей мере семь футов. Подумать только, он еще жив!

– Он умер.

– Но ты ведь сказал...

– А я бы хотел больше узнать про Вильгельма и его войско, – вмешался Квинт. – Что они-то поделывали все лето?

– А я почем знаю? – слегка обиделся Уолт. – Меня там не было.

– А Тайлефер был. Ты же был в Нормандии, верно? Ты мог бы рассказать нам эту часть истории, прежде чем Уолт перейдет к ее завершению.

Тайлефер наклонился над столом, в одной руке нож, в другой – гранат.

– Говорили, в нем сидит дьявол или он рожден от дьявола. Пожалуй, точнее не скажешь, если, конечно, допустить, что дьявол существует...

– Несомненно, дьявол существует, – угрюмо проворчал Уолт.

– He так уж несомненно, – парировал Квинт. – Но ты лучше объясни нам, почему ты прибегаешь к столь сильным выражениям? Полагаю, Вильгельм был всего-навсего человеком, не больше и не меньше.

– Трудно передать это словами. – Тайлефер надрезал ножом твердую кожуру граната, разломил плод надвое, так что обнажились две сердцевидные коробочки, заполненные семенами в сочной оболочке. Бывший менестрель вгрызся в плод, набрав полный рот семян, и принялся жевать, порой сокрушая зубами косточки, порой выплевывая их в подставленную руку. Красный сок потек по его подбородку.

– Поаккуратнее с этим плодом, – возмутилась Юнипера. – Его место – в святая святых.

– Я знаю. Я черпаю в нем вдохновение [85] В греческой мифологии гранат ассоциировался с Царством Мертвых, в христианской – с Воскресением Христа. .

– Что еще за вздор? – сердито воскликнул Квинт.

Тайлефер и Юнипера обменялись понимающими взглядами, а Уолт зевнул и подумал, что снова выпил лишнего.

– В его темных глазах стояла пустота, сколько ни всматривайся – ничего не увидишь, ни души, ни личности. Его будто вела какая-то внешняя сила, он не имел собственных желаний и старался оправдать ожидания других людей. Это вовсе не означает, что он отличался кротостью, покорностью, – напротив. Скажем так: Вильгельм был вынужден постоянно что-то доказывать, он стремился совершить что-то такое, что помогло бы ему утвердиться в своих глазах и глазах окружающих, но достигнутого всегда оказывалось мало, и, пришпорив себя, он мчался дальше. Связано ли это с его происхождением и воспитанием? Да, вероятно. Дочь честного кожевника, погубившая свою репутацию, но так и не ставшая настоящей герцогиней, должно быть, постоянно твердила своему первенцу: «Вилли, что бы люди ни говорили, ты герцог и сын герцога, ты должен вести себя соответственно, ты должен получить свое, никому не уступай...» Что-нибудь в этом роде. Но было и нечто большее.

Иногда он походил на живого мертвеца, на человека, одержимого духом, который явился неведомо откуда и завладел его телом. Это проявлялось даже в самых обычных его жестах, в том, как он ходил, ел, пил. Он двигался рывками, склонив голову набок, подаваясь вперед, руки заложив за спину, так что казалось, будто они связаны, будто он сам попросил, чтобы ему связали руки за спиной, иначе ему не удержаться от очередного злодейства. От какого злодейства? Да он бы вырвал печень у новорожденного младенца и сожрал, если бы счел, что это добавит к его облику необходимый штрих.

Несмотря на странные, порывистые движения, вовсе не выглядел неуклюжим, он хорошо ездил верхом, только слишком жестоко обращался с лошадью – полагаю, лошади не слишком радовались такому наезднику. В бою Вильгельм был силен, быстр и свиреп, как лев. Он не верил, что его могут ранить, и даже если у него текла кровь, считал это царапиной.

– Он умен? – поинтересовался Квинт.

– Хитер, скорее. Он мог просчитать следующий ход или воспользоваться чужим советом, но перспективу он охватить не в состоянии.

– Как это? – удивилась Юнипера.

– Да очень просто. И пример тому – его притязания на английскую корону. Ведь Нормандия гораздо меньше, беднее Англии, это во всех отношениях отсталая страна. У Вильгельма не было ни армии, ни средств, необходимых для такого предприятия.

– Но он двадцать лет воевал с Бретанью, Францией и Анжу...

– Это пустяки, пограничные стычки.

– Но что-то же было в нем, кроме хитрости и склонности к насилию?

– Вот что: он полностью, всей душой предан своей идее. Раз приняв решение, Ублюдок ни о чем больше не думал, не сомневался, не колебался, он прямо, упорно, неуклонно шел к цели, и ничто не могло его остановить. Он готов был выслушать и принять, даже с каким-то смирением, любой совет, любую мысль, любую подсказку, способствовавшую осуществлению его плана, но становился абсолютно глух, когда заходила речь о препонах на пути к цели, не допускал даже вероятности того, что эти препятствия могут оказаться непреодолимыми. Люди, окружавшие Вильгельма, Одо, Робер, Ланфранк, давно разгадали эту его особенность и сумели стать хорошими помощниками герцогу. Они уже не пытались понять, что будет лучше, что хуже, но душу свою и тело превратили в послушные орудия своего господина и превосходно служили его честолюбивым замыслам. В Нормандии мало воинов? Добудем в другом месте. Нет кораблей, нет опытных моряков? Построим флот, дождемся попутного ветра, хорошей погоды, поплывем самым коротким путем. Нет денег? Выжмем из крестьян все до колоска, отнимем у Церкви золотые и серебряные украшения и расплавим их, будем занимать, занимать повсюду – вернем после победы. Знаете ли вы, что все украшения, утварь, ковчежцы, облачения священников и прочие сокровища нормандских монастырей, соборов и церквей доставлены из Англии, выделены из английской добычи взамен тех, которыми Вильгельм расплатился со своим войском?

Уолт застонал.

– Я так понимаю, он наделен огромной работоспособностью и не упускает из виду мелочей, – высказал предположение Квинт.

– Вовсе нет, вовсе нет, – с несокрушимой уверенностью возразил Тайлефер. – Да, он все время трудится, не дает себе передышки, он раздражителен, нетерпелив, дергает подчиненных, давит на них, негодует, если вчера не исполнили то, что взбрело ему в голову сегодня, вечно вмешивается в чужую работу, хотя ничего в ней не смыслит. Его «деятельность», его безжалостный, неутомимый натиск, часто мешает делу и приводит к обратным результатам.