Руфин Гордин - Василий Голицын. Игра судьбы

— Верно, бабушка. Великий государь Петр Алексеевич как есть из Нарышкиных, — ответил Головкин, — Наталья Кирилловна, матушка его, супруга благоверного царя Алексея Михайловича, царствие ему небесное, сама Нарышкина.

— Теперя знаю, за чье здравие Господа молить, спаси тя Христос, касатик. А то все вразброд — кто за благоверную государыню царевну Софию Алексеевну, кто за государя Иоанна, за другого государя Феодора Алексича… Совсем с панталыку сбили, старую, — бормотала она, возясь у печи. — Стану пред иконою Заступницы, а имен-то не произношу. Одно толкую: за здравие великих государей, на земле Российской воссиявших.

— Так пристойно молить святых угодников да мучеников, — поправил ее Гаврила.

— Теперича буду поминать царя Петра да царицу Наталью. А царь-то наш женат ли?

И Петр, и Головкин смутились. Наконец Гаврила нашелся:

— Ты, бабушка, своего благочинного спроси. Кого он из царствующей династии поминает за здравие, того и ты поминай.

— Ох, касатик. Таковой он важный — не доступишься. А я в церкву нечасто хожу по теплому-то времени. Мои-то с зарею все в поле, а меня на хозяйство приспособили. И скотину-де поить-кормить, и щи варить да кашу… Одна я, старик-то помер, вот и кручуся-верчуся.

Запах жареной яичницы дразнил ноздри. Старуха слазила в погреб, достала крынку молока и поставила оловянный стакан.

— Один стакашек у нас, есть еще берестяные, коли не брезгуете. Почернелые они, давно служат.

— Давай, бабушка, все давай, — пробасил Петр, жуя ломоть хлеба и запивая его молоком. — Мы люди простые, — и он подмигнул Головкину. — Что есть в печи, то на стол мечи!

— Ешьте, касатики, ешьте, — приговаривала старуха, доставая из печи скворчавшую сковороду. — Чать были долго в дороге…

— Да, бабушка, и сами проголодались, и кони наши. Да и притомились, — кое-как протолкнул Гаврила сквозь набитый рот. — Ночь-полночь выехали и все едем. Попасли коней — конь-то не человек, не пожалуется…

Встали из-за стола, поклонились старухе. Гаврила достал из портов монетки. Среди них оказался серебряный гривенник. Радость хозяйки была неописуемой.

— Экое богатство привалило. Дак ведь не за что, — забормотала она. — Такие денежки!

— Мы еще заработаем, — уверил ее Петр. — Пользуйся, бабушка.

Вскоре путники достигли ворот Троице-Сергиева монастыря. Они не охранялись, и оба беспрепятственно подъехали к настоятельским палатам, спешились и, привязавши лошадей к коновязи, отправились первым делом в Троицкий собор — благодарить Господа за благополучное окончание пути.

Под хладными сводами собора обоих охватил благостный покой. Умиротворенно горели лампады, со всех сторон глядели святые лики, чем-то похожие друг на друга, словно вышли из одной семьи, одни испытующе, словно вопрошая: грешен ли, другие равнодушно, надмирно. Запахи ладана и елея слились в один, возвышающий, молитвенный.

Петр и Головкин покланялись Николе Чудотворцу, потом Пресвятой Богородице, постояли у Троицы ветхозаветной и посозерцали небесные образы.

Отец настоятель всплеснул руками, когда перед ним явились царь Петр собственной персоной и Головкин.

— Да как же это, великий государь, — растерянно повторял он, — без шуму, без стражи? Как можно? Упредить бы братию… Почести оказать… Царь пожаловал…

— Ты лучше, святой отец, прикажи покормить коней, да задай им полные хребтуги овса. Да и нам не мешало бы мясца отведать, бражки монастырской, — Петр был настроен благодушно, и его забавляла суетливость монаха, его оторопь. Как же — великий государь, да без свиты пристойной, без шуму, не предуведомив, как полагалось по обычаю святой обители.

— Сейчас, сейчас, государь батюшка! — встрепенулся игумен и кинулся вон из кельи.

— Какой я им батюшка, — проворчал вслед Петр. — Ну да ладно. Теперя надобно дожидаться обоза с матушкой и прочими. Не думаю, что Федька сюда явится. Небось до него дошло, что я утек. И он доискивается изменников в своем стане.

— Надо полагать, — качнул головой Головкин. — На всякой случай прикажи запереть ворота да поставить возле стражников с пищалями.

— То дело, — согласился Петр. — Всякая предосторожность не лишняя.

Когда вернулся игумен, Петр велел главные ворота запереть накрепко и поставить стражу.

— Слушаюся, государь батюшка. Однако же, кого пропускать велишь?

— Матушки царицы обоз подоспеет. Да потом мои потешные, два полка — Преображенский и Семеновский. Ты, Гаврюша, постой-ка возле ворот, дабы своих высмотреть, а чужих, коли явятся, отогнать.

— Погодим еще, — заикнулся было Головкин, которому совсем не хотелось торчать возле ворот в роли соглядатая.

— А чего годить? Время приспело. Вот-вот должны появиться, — возразил Петр.

И действительно: вскоре в ворота монастыря въехал царицын обоз — четыре кареты и несколько возков. Петр пошел навстречу, распахнув руки.

— Матушка, голубушка, здрава ли?

— Здрава, мой ненаглядный, здрава. Знать, молился за меня, овевало благостью.

— Не было ль погони какой?

— Не было. Все было покойно. Опосля как ты уехал заперли мы ворота, изготовились, истомились ожидавши. Но все было тихо. Преображенцы твои аж пять пушек подкатили к воротам, чаяли приступа. Обошлось.

— А где Натальюшка, сестрица?

— Да вот она — бежит-торопится с любимым братиком обняться.

Подоспела Наталья, красна девица. Петр ухватил ее за талию, поднял, поцеловал. Она как кукла болтала ногами, обутыми в алые сафьяновые сапожки.

— Пусти, Петруша, пусти же, боюся, уронишь, — раскрасневшись, молила она. — Экой ты сильный. А все ж боюся.

— Отпусти Натальюшку, — забеспокоилась и царица. — Не ровен час оскользнешься. Не люблю я таковых забав.

— Нет, матушка, николи я сестрицу не уроню. Обе вы мои ненаглядные, обеих оберегать буду. А что полки? — неожиданно спросил он.

— Сказывал полковник Патрик Гордон, что поспеют к Троице вскоре, как выправят обоз. Велел спросить: везти ли пушки?

— Для обороны тут своих достанет. Велю окольничего послать с наказом: пушек сюды не возить. А когда обещался поспеть?

— Завтрева к обеду, не прежде.

— Что так?

— Сказывал: нет нужды. Послал-де лазутчиков на Москву вызнать, не готовятся ли к походу. Воротились и доложили: переполох есть, а в поход не сбираются.

— Строю не видать?

— Кучкуются, промеж себя балакают, тревожно.

Вот если бы к Федьке Шакловитому проникнуть да выведать его намерения доподлинно? Петр более всего озаботился этим. Держал совет с ближними, решили дождаться стрельцов Сухарева полка, верных Петру.

Дождались. Вместе с полком явились Елизарьев со товарищи и ко всеобщему удивлению полковник Цыклер, известный приверженец царевны Софьи.

— А ты пошто не на своем месте? — ухмыльнулся Петр.