Руфин Гордин - Василий Голицын. Игра судьбы

— Великий государь, дозволь тебе послужить, — виновато произнес Цыклер, отводя глаза. — Понял я: не туда затесался. Федька, ведомо тебе, злодейский замысел готовил, подбивал царицу и весь нарышкинский корень истребить. Ну а я против…

— Объявил о том Федьке?

— Не, утек с Елизарьевым. Давно уж он, Федька, сии свои злоумышления строил и нас на то подбивал. Говорил: всех бояр, кто Нарышкиным служит, тож надобно перевести. Не на ту дорогу я сбился, теперь вот решил путь переменить.

— Что ж, поглядим, — неопределенно протянул Петр. — Какова будет твоя истинная дорога.

Позвал верного Гаврилу и приказал:

— Ступай в приказную избу да созови дьяков и подьячих. Грамоты надобно отправить ко всем стрелецким полковникам, чтобы сюды явились немешкотно с десятком выборных стрельцов от каждого полка для важного государева дела. Ослушники понесут суровую кару.

Гаврила сочинил грамоту, дьяки и подьячие принялись ее переписывать и по всем полкам рассылать. Разослали и стали ждать, не ведая, что царевна приказала все бумаги, что от имени царя Петра будут присланы, первым делом подавать ей. Она-де распорядится, как поступать далее.

Нет, не проста была царевна. Как только ей донесли, что ненавистный Петрушка бежал из Преображенского к Троице, смекнула она, что планы Федора были ему открыты и что теперь пошла крутая игра. Втайне пожалела она, что вовремя не вмешалась. Надо было все замыслы держать в сугубой секретности, опираясь только на верных людей. Она сказала об этом Шакловитому.

— А кто они, верные? — раздраженно спросил он. — Вон Иван Цыклер дочитался вернейшим, а переметнулся к Петрушке. Переметчиков из верных все более. Ни на кого нельзя положиться.

— Худо ты готовился, Федор. Ежели бы поменее языком болтал на всех углах, толку более было бы, — в тон ему проговорила Софья. — Вывел бы два полка ночью да самолично повел на Преображенское. А ты ночь-полночь бражничал да с бабами вожжался.

— С тобою, Софьюшка, а не с бабами, — отрезал Федор.

— Нешто я не баба? То-то!

— Теперь не поворотить, — уныло протянул Шакловитый. — Он оборону занял, его не достанешь. Больно крепка Троица, не взять ее ни в лоб, ни обходом.

— О чем ты говоришь? — зло бросила Софья. — Где твоя сила? Что ты можешь? Тут теперь Васина голова надобна.

— Обнимайся со своим Васею! — гаркнул Федор и, топая сапожищами, пошел к двери.

— И обнимуся! — кинула ему вдогон Софья. И, нимало не мешкая, приказала закладывать карету: — Без скороходов и большой свиты. Со мною — стряпчий Афоня.

Князь Василий был хмур. То, что происходило, не нравилось ему. Все, что делал Федор и поддавшаяся ему царевна, было торопливо, легковесно, без головы. С ним не посоветовались, а теперь изволь расхлебывать скороспешное варево. А как исправить? Возможно ли? На Москве — переполох. Почти тотчас же стало известно, что царь Петр бежал из Преобраясенского, потому что Федька Шакловитый с благоверной царевною Софией Алексеевной умыслили на него и на царицу Наталью Кирилловну зло. И на всю нарышкинскую родню их. Уже не одно, а целых три подметных письма извещали о том православных.

Царевна ворвалась в кабинет князя словно фурия, кинулась ему на шею и заголосила:

— Ох, князинька, попала я как кур в ощип! Един ты можешь меня спасти. Спаси же, спаси!

— Полно, госпожа, — холодно сказал князь, отстраняясь. — Заварили вы с Федором кашу, я ж сему не причинен. Допрежь следовало бы мне ведать о ваших планах. А теперь что ж? Теперь ничего иного не остается, как бить царю Петру челом, дабы он воротился в Москву.

Софья отшатнулась.

— Бить челом? Да ни за что! Как это я, правительница, сему молодчику, у коего молоко на губах не обсохло, стану бить челом? Да статочное ли это дело?

— Весьма статочное. Неразумие твое слишком простерлось, госпожа. Во время оно толковал я тебе: примирись с Петром, придет время, когда мир тебя сохранить поможет. Не токмо тебя — нас всех, — поправился он. — А теперь что ж? Теперь ступай к Троице да бей ему челом, чтобы воротился он да утишил Москву.

— Как же это, как же? — обливалась слезами Софья.

— А вот так же! Не хотела по-хорошему, ступай по-плохому.

— Нешто нельзя по-иному? — все еще всхлипывая, выдавила царевна.

— А как по-иному, посуди сама! Как?! Нагородили вы с Федором городьбы, а мне разбирать? Как бы я ни старался, а ни сил, ни уменья у меня нету. И ни у кого не отыщется. Ход только один: ехать на поклон. Смилуется — твое счастие, не захочет — всех нас погубишь. Игра наша сыграна, государыня. Теперя Петр-царь починает свою. И всем нам не поздоровится.

Софья топнула ногой. Глаза ее были сухи, рот перекосила усмешка.

— Приму-ка я свои меры! Запру все ворота, поставлю караулы, велю никого не выпущать и не впущать.

— Ну и что будет? — поджав губы, спросил князь.

— А то будет, что власть моя пребудет! Приговорят бояре: быть мне на Руси главною.

— Только то у них и на уме, как же…

— А вот так же. Им все эти семь лет моего правления жилося сытно да покойно. Многим я жизнь облегчила…

— С моею помощью…

— А хоть и с твоею, а моим именем. Кто разбирать станет?

— Верно говоришь, госпожа, — неожиданно согласился князь. — С пылу да с жару кто возьмется. Правнуки наши разберутся!

— А до них мне и дела нет, — отрезала Софья. — Ноне моя власть!

— Власть-то твоя, а сила Петрова.

— Э, да как знать, — задорно приговорила царевна и с тем вышла. Приказала везти себя в Стрелецкий приказ. Застала Шакловитого в окружении верных ему стрельцов за штофом водки. Все были пьяны и веселы, словно ничего особого не случилось. Кланялись ей не низко, глядели дерзко.

Софья была зла. Рявкнула:

— Подите все! А ты, Федор, принимай, как должно, хозяйку!

Шакловитый глянул на нее остро, и хмель тотчас оставил его.

— Аль стряслось что?

— С луны ты свалился? Будто не ведаешь, что неуменьем своим натряс! Ахти мне, бедной, сироте, — запричитала она. — Али ты не заступник мой? Беда грядет, беда! Петрушка с потешными норовит осадить Москву, а ты тут бражничаешь!

— Велю караулы расставить по всему Земляному городу, — торопливо произнес Федор.

— Велишь? Проснулся! Я уж без тебя в полки людей разослала, всюду заставы ставлены.

— Еще что? — с вызовом молвил Шакловитый.

— Наказала боярину Троекурову ехать к Троице да просить царя Петра воротиться в Преображенское, дабы волнение унять.

— Как же! Захочет он! — зло бросил Федор. — Он теперича в выигрыше, он король козырный, а то и туз. Выкурить его оттоль надо.

— Возьмись да выкури, — в тон ему проговорила Софья, — ты его туда зазвал, тебе и карты в руки. Да только слаб ты, Феденька. Князь наш велит мне ехать к Троице да просить Петрушку воротиться. По мне рано еще. По мне надобно пождать, покуда боярин Троекуров с ответом не прибудет.