Манфред Кюнне - Охотники за каучуком

— Значит, ты решил капитулировать?

Чарльз продолжает неподвижно лежать на кровати. Выражение его лица, которое еще носит следы болезни, не меняется, лишь бледные, исхудалые руки перебирают одеяло, словно что-то ищут. После долгой паузы он произносит:

— Да, все это бесполезно.

— А твой метод соляризации?

— Хватит об этом!

— Черт побери, ведь ты же усовершенствовал его!

Шурин бегает взад и вперед по комнате, рассеянно окидывает взглядом потрескавшийся комод, осколок зеркала на стене, выцветшие занавески на окнах. Вдруг он резко поворачивается.

— Был ты на верном пути или нет?

— Начало было, пожалуй, положено, — нерешительно отвечает Чарльз.

— Так почему ты не хочешь довести дело до конца?

Собравшись с мыслями, Чарльз говорит:

— Потребовалось бы много времени. Возможно, несколько лет.

— Ну и что?

— У меня нет средств.

Шурин стоит в нерешительности, опустив глаза. Потом медленно подходит к кровати и садится на деревянный край.

— В Париже я не добился того, на что рассчитывал, — начинает он. И тут же добавляет извиняющимся тоном:

— Не подумай, что я собираюсь напоминать о твоих долгах.

— Понимаю, — выдавливает из себя Чарльз.

— А что, если я дам тебе двести долларов? Или тысячу — за десять процентов участия в прибыли?

— Ты видел в Париже каучуковые изделия?

Шурин медлит с ответом. Чарльз приподнимается на подушках.

— Да, я знаю, это могло бы быть выгодным делом, — вдруг произносит он. — Но как я могу гарантировать…

— Что оно тебе удастся? Ты это хотел сказать?

Чарльз кивает.

— Так, — задумчиво роняет шурин и, помолчав, повторяет:

— Значит, двести?

— Да.

Они смотрят друг другу в глаза. Шурин спрашивает, показывая на почти пустую комнату:

— Останешься здесь?

— Мне нужна плита.

— Конечно.

— Квартира напротив свободна.

— Дорого?

— Восемь долларов в месяц.

— Хорошо. Я сниму ее для тебя.

Перспектива возобновить свои опыты поднимает Чарльза с постели. Несмотря на слабость, висящую гирями на его руках и ногах, он отправляется к аптекарю, чтобы запастись нужными химикатами.

Упали цепи, так долго сковывавшие его волю к жизни, и, как только он попадает в кухню новой квартиры и ставит на плиту новый железный тигель, болезнь окончательно отступает.

Вначале он медленно подогревает смешанный с серой каучук и с помощью термометра определяет момент плавления состава.

Сознание, что больше ста дней ушли впустую, на нытье и бесцельное прозябание, заставляет его уйти с головой в работу. Еще во время тех опытов, которые убедили его в малой применимости метода Хэйворда, у него мелькнула мысль, что следовало бы поискать другой способ обогащения каучука серой. Теперь перед ним открывается множество путей для экспериментов. Придется двигаться наугад, постепенно, проверяя каждый шаг, нащупывая правильную дорогу в лабиринте взаимосвязей веществ. Дни кажутся ему такими короткими, что он едва находит время поесть. И лишь когда тошнота подступает к горлу, он поспешно проглатывает кусок-другой хлеба, запивая его водой. Борется с усталостью, пока реторта и тигель не начинают расплываться у него перед глазами.

Не раздеваясь, укладывается где попало, чаще всего прямо на полу своей «лаборатории», лежит там, словно в беспамятстве, и приходит в себя с первыми проблесками утренней зари, бледный, с воспаленными глазами, но уже опять готовый к работе.

Каждый полученный результат необходимо продумать, подтвердить новыми опытами и сопоставить с другими данными. Чарльз начинает измерять свое время неделями. Он растворяет каучук в керосине, нагревает его до температуры плавления, вычисляет, сколько нужно прибавить серы, раскатывает, месит, мнет остывающую смесь, снова подогревает ее, разлагает на составные части, записывает свои наблюдения, размышляет. Владелец соседнего кабачка, куда он вваливается однажды утром весь перепачканный и заросший бородой, решает, что перед ним сумасшедший и, опасаясь насилия, дает ему десять долларов под расписку. Почтальон одалживает ему один доллар. Слим, его прежний рабочий, повстречавшийся ему по дороге в аптеку, по собственной инициативе предлагает ему два доллара. Вскоре Чарльз снова по уши в долгах. Этот одержимый забывает во время опытов о всякой осторожности: за один лишь сентябрь этого года жители дома четыре раза выскакивают из своих постелей от грохота взрывов. Но даже болезненная рана, полученная им во время такого «опыта», не мешает ему по-прежнему трудиться не разгибая спины по восемнадцать часов в сутки.

Он замечает, что каучук, помещенный в расплавленную серу, постепенно обугливается. Смешивает его с раствором серы в сероуглероде, пропитывает его серным цветом, соединяет с раствором серной печени и каждый раз снова получает в результате смесь Хэйворда. Однажды он постепенно нагревает каучук до трехсот с лишним градусов по Фаренгейту. Через несколько минут после того, как он снова поставил на огонь сухую массу, обнаруженную им после остывания в тигеле, ему начинает казаться, что он сошел с ума. Термометр опять показывает больше ста восьмидесяти градусов, а каучук не плавится. Он не плавится и при двухстах и при двухстах сорока градусах. Чарльз бьет по нему молотком, рубит его на части, бросает на пол, сжимает, трет, растягивает его, кладет обратно в тигель. Каучук не сморщивается. Свежие плоскости разрезов не липнут к рукам. Он остается сухим, мягким, гибким. Его прочность и эластичность увеличились. Он необыкновенно упруг.

Ноги не держат Чарльза. Он падает на стул. С какими мучениями, каким извилистым путем шел он к нужному решению, и все время был так близок к нему!

Проходят еще недели, прежде чем удается уточнить диапазон температур, до которых необходимо нагревать смесь каучука с серой, чтобы из нее образовалось новое соединение, устойчивое против всевозможных химикатов и температуры до четырехсот градусов по Фаренгейту.

Декабрьской ночью 1839 года, когда Чарльз выкладывает за окно на мороз несколько образцов нового вещества, ртутный столбик градусника падает до минус двадцати четырех градусов. Через несколько часов он исследует эти образцы и не обнаруживает в них никаких изменений. Тут он, наконец, перестает бояться, что снова стал жертвой ошибки. Садится за кухонный стол и начинает подытоживать, приводить в систему и формулировать результаты своего труда. Успевает написать всего две страницы, как слышится стук в дверь и входит старик — служитель суда, уже тридцать лет исполняющий обязанности посыльного при шерифе Нью-Хейвена. Он вручает Чарльзу повестку.

— В чем дело?

— Да, да. Глубоко сожалею, — бормочет старик и спешит скрыться.