Манфред Кюнне - Охотники за каучуком

Английское правительство поручило профессору Крэбри организовать в Хенератгоде ботанический институт и подготовить в нем возможно больше специалистов по выращиванию каучуковых деревьев на плантациях.

Преподавание ухода за бразильской гевеей в институте взял на себя Генри Викхэм.

«Теперь, — писал он 20 декабря Клементсу Маркхэму в Лондон, — ничто не мешает нам приступить к организации плантаций, и чем раньше мы это сделаем, тем лучше…»

Через год первые деревца перевезли на судах в Сингапур и Калькутту.

Первые английские плантации пряностей возникли на западе полуострова Малакка в начале XIX века. В то время эта территория не отличалась высокой плотностью населения, и британская Ост-Индская компания была вынуждена расходовать большие суммы на вербовку рабочих на Малайском архипелаге и в Индии и на перевозку их на Малакку. Страну наводнили десятки тысяч чужеземцев — индийцы, малайцы и китайцы. Они пришли с Явы, с гор Сиама, из густонаселенных провинций Мадрас и Траванкур. Бросив на произвол судьбы убогие хижины и опаленные засухой поля, сложив в узелок свои пожитки, они, голодные и полураздетые, двинулись за агентом компании, надеясь начать новую жизнь.

Иммиграция не прекращалась в течение всего столетия. Население страны резко возросло. Английские плантации на Малакке умножились и расширились, теперь они снабжали мир также чаем, кофе и сахаром.

Когда в начале восьмидесятых годов голландцы заложили на восточном побережье Суматры первые каучуковые плантации, они тоже разослали своих агентов по всему архипелагу и в Индокитай. И снова обнищавшие люди стали толпами покидать родные места и переправляться на голландских судах на огромный дикий остров. Гам, в джунглях, многие из них погибали, не выдержав изнурительного физического труда. Условия, в которых им приходилось работать у голландских плантаторов, мало чем отличались от рабства. Разочарованные, отупевшие, отчаявшиеся люди надрывались в сырых тропических лесах, продавая свою силу за мизерное вознаграждение. Жили без надежды и без защиты от произвола их белых господ.

Изредка некоторым из них удавалось бежать.

Манахи еще раз оглядывается назад, чтобы посмотреть, виден ли плавник акулы, погнавшейся за лодкой еще на рассвете и преследовавшей их весь жаркий день, в сумерки и до позднего вечера, озаренного взошедшей луной.

Под дном лодки скрипит песок.

Услыхав оклик, Манахи свертывает одеяло, берет мешочек с рисом и сходит на берег вслед за мужем. Подставив разгоряченное тело прохладному ночному ветерку, тот вытаскивает из набедренной повязки кинжал и одним ударом перерезает веревку из кокосового волокна, которой прикреплен к лодке балансир. Отбрасывает в сторону мокрое бревно и бамбуковые перекладины. Ударом ноги сталкивает утлое суденышко обратно в воду и долго провожает взглядом перевернувшуюся вверх дном лодку, уносимую течением из бухты на простор переливающегося в лунном свете моря.

— Пандаб!

Он оборачивается на зов.

Его жена расстилает одеяло на мшистой полянке посреди кустов и тиковых деревьев.

Он делает движение к мешочку с рисом, но останавливается, увидев ее отрицательный жест.

— Поспи! — И заметив, что она колеблется, добавляет: — Нам еще долго идти. До деревни далеко.

Он присаживается на корточки рядом с ней. Прислушивается к ее дыханию, которое постепенно становится глубоким и ровным. Распрямляет плечи, ноющие от долгой работы на веслах. Разглядывает натруженные ладони. Прячет в них лицо. И непрерывно думает о днях мучений и позора, оставшихся позади.

Долог, очень долог его путь!

Родился он на восточном побережье Мадраса, у самого моря, по которому ежегодно зимой муссон гонит косые гряды волн. Жил в одной из жалких хижин, обычном прибежище парий, бесправных отщепенцев, питающихся только рыбой. В жаркие летние месяцы перебирался под низкий тростниковый навес, спал на голой земле, два раза в день пересекал на утлом плотике из тростника ревущий прибой, а в ночи полнолуния, когда в деревнях богатые крестьяне закалывают в честь бога Шивы коз, голодный сидел на корточках в своей хижине перед священным фаллическим символом.

Оттуда пришли они с Манахи, и с ними многие другие, поверившие рассказам о привольной жизни на чужбине.

Однажды утром в селении появились всадники — полицейские в белых мундирах и красных тюрбанах, а с ними два желтокожих человека, обутых в сапоги. Они долго говорили с отверженными. Рассказывали о Малакке, большом полуострове за морем. Там, в юго-западной части Малакки, белые господа — сахибы хотят разбить новые плантации. Сахибам нужны рабочие, они будут платить большие деньги. В этой стране огромные запасы риса. Кому по сердцу такая работа, тот навсегда забудет о голоде. Так говорили пришельцы.

И никто из отверженных не захотел остаться дома.

На четырехмачтовом паруснике, который перевез их через море, они встретили малоземельных крестьян с севера, из района дельты, спасающихся бегством от сборщика податей и его подручных.

Они принадлежали к касте вайшьев и близко не подходили к «неприкасаемым», париям. Даже на Малакке, среди непроходимого леса, в котором завербованным предстояло закладывать плантации для белых сахибов, вайшьи сооружали свои убогие жилища вдали от хижин парий.

Шли недели, а дело не трогалось с места. Прополз слух, что сахибы отказались от своей затеи. Не к чему было ехать в эту страну, не получишь здесь ни работы, ни денег.

Белые люди, прибывшие на корабле, раздавали ожидающим рис. Но в один прекрасный день они исчезли из лесного лагеря и больше не вернулись.

Чтобы не умереть с голоду, снова угрожавшего им, парии и вайшьи на разных участках начали выжигать лес под пашню. Наломав в кустарнике сучьев, заменивших им плуг, они засеяли узкие полоски земли рисом, не орошая их, так, как делают самые бедные племена в джунглях Южной Индии.

В чаще девственного тропического леса возникла деревня.

Прошли месяцы.

И снова появились всадники. Они рассказывали о Суматре, большом острове посреди моря. Там собираются заложить каучуковые плантации. Каждый, кто захочет отправиться туда, немедленно получит пятьдесят анн.

Через несколько часов всадники выехали из деревни, а за ними потянулась длинная вереница мужчин, женщин и подростков.

Пандаб и Манахи тоже были здесь. И шли за всадниками на юг до самого моря.

Полные радужных надежд, они поднялись на корабль, ожидавший их у берега, — такой огромный, какого они еще никогда не видели. Здесь им встретились беженцы из Бирмы и из Аракана, которые тоже покинули родину в поисках лучшей жизни.