Иван Фирсов - Федор Апраксин. С чистой совестью

— Стражу на французских судах выставил, а голландцам объявил, ежели они озорничать почнут, то из Архангельского иховы купчины не отпустятся.

— Молодец, капитан, — похвалил Апраксин, а сам сразу послал за полковником Снивенсом. И тут же приказал ему: — Борзо отряди роту стрельцов под командой офицера. Пущай идут не мешкая на шняках в устье да караулят тех французов от голландцев.

На пристани Апраксин сам наставлял майора Шневенца:

— Тем голландцам внушай, што разбой в наших водах не попустим. Надо, так и постращай, что фрегат пошлем, покуда он не отправился. Растолкуй им, воды наши до Кильдина и Кольской губы. За ними пускай и охотятся за добычей. Здесь же свары разводить им не дозволим…

Пятый год продолжалась Пфальцская война, с переменным успехом шла напряженная схватка на морских дорогах Европы между Францией, с одной стороны, и Англией с Нидерландами — с другой. Военные корабли и каперы нападали на купеческие суда противника и нейтральных стран. Разорялись купцы, терпели убытки торговые компании. Дело доходило до международных конфликтов.

На следующий день пришлось на «Святом Петре» воеводе самому идти на взморье, «припугнуть» голландских воев.

Накануне вернулся с Двинского устья майор Шневенц, сообщил, что голландцы упрямятся, стоят на своем.

— Один корабль соглашаются отпустить, тот, что с вином французским, там шхипер из Дании, а с другими упорствуют, — докладывал Шневенц. — Я тех голландцев с купеческих судов выпроводил, стрельцов оставил караулить оба судна.

— Ты все по делу совершил, ступай немедля в обрат, дожидайся меня…

«Дело непривычное, — думал Апраксин на пути к устью, — только краем уха слышал, что где-то на морях захватывают неприятели купеческие корабли. А здесь такое объявилось под носом. Как бы свары не вышло, пожар-то от искры возгорается».

Вызвал к себе обоих капитанов голландских фрегатов и твердо объявил:

— Вы, господа милые, в российских водах соблюдайте порядок. Наши гости все равны, что немцы, что французы. Ежели ослушаетесь, найдем управу. Пушки у нас и на кораблике, и на бережку имеются. Понадобится, абордажным боем вас возьмем.

Возвратившись в город, поехал советоваться с Афанасием. Архиерей уже знал о происшествии.

— Такого на моей памяти в Двинском устье не бывало прежде. Политес тут тонкий, и с Вильгельмом, и с Людовиком нам неча ссориться. Отпиши-ка ты в Посольский приказ Льву Нарышкину, пускай ответствует, как поступать.

— И то верно, — согласился Апраксин и в тот же день отправил запрос в Посольский приказ.

Вечером вызвал дьяка Озерова:

— Распорядись-ка, штоб в Гостином дворе те голландские суда товарами без спеху загружали да и ихний товар не прытко торговали. Пускай месячишко побудут, там видней станется.

Прошел день-другой, и Апраксин забеспокоился: «Петр Лексеич-то далече, а ежели Нарышкин где загулял, а дьяки его мух ловят?»

Сел за письмо царю. Начал с поздравления:

«Премилостивому моему государю, пречестнейшему бомбардиру Петру Алексеевичу здравствовати со всеми страдатели против поганых за светлую церковь и правоверных христиан под басурманским игом мучающихся. Поздравляю тебя, моего государя и всем тамошним славною победою, а взятие каланчей и желаем чтоб Господь Бог по намерению вашему, то адово гнездо от христианских ваших рук». Перо скрипело, каждое слово давалось с трудом. Никто не учил его правильному писанию. Сам учился, в детстве у дьячка в приходской церкви в Москве, а потом, при Федоре Алексеиче, поневоле пришлось заняться и чтением, и письмом, государь был больно грамотен. При Петре Алексеевиче Никита Зотов помогал. Апраксин потрогал кончик пера, совсем разлохматилось, взял новое и продолжал:

«Изъявительно: прошлого августа месяца пришел караван Галанской, двадцать шесть кораблей, за ними два корабля опасные, и стояли для погоды те опасные корабли перед устьем. И в тех же числах пришли из Французского государства два корабля: на одном корабельщик Унка Тиман, на другом француженец и те корабли опасные капитаны оба взяли: и я посылал к ним говорить майора Карлуса Шневенца, чтоб они те корабли отдали, и новые дела не вчиняли и в реке царского величества кораблей ничьих не имали, а имали б, будет им повелено имать на великом море. А великое море считаемо позади Кольской губы от острова Кильдина или от Северного Носа. И оне, государь, сказали, что-де Ункин корабль, буде нам даст воевода свидетельство, что тот корабль был послан для питья на дворе его царского величества. И мы-де тот корабль отпустим, а другой-де корабль нам отдать нельзя для того, что он французский.

Сотвори, государь, милость, прикажи ко мне отписать, как мне с ними быть; дело новое и образца такова не бывало, чтоб в устьях имать корабли; свариться с ними не смею, и уступить так же не смею, чтоб не учинить бесславия. А мне кажется отнюдь того учинить невозможно что б им корабль иметь в земле царского величества не только что в устье, ни близ Поноя. И я, государь, писал в Посольский приказ отписку, а милости твоей изъявляю, а корабли французские оба на якорях же. Умилосердись, государь, что б указ скорее прислали, есть ли здуруют да уведут корабли, мне кажется гораздо дурно без указу свариться с ними не смею. Прошу у тебя, государя моего, милости. Раб твой Федька Апраксин . Многократно челом бью. Сентября 3».

Письмо получилось длинное, никогда еще таких воевода не сочинял. Но на душе стало спокойнее, все обстоятельно доложил царю. Почту отправил в лагерь царя с нарочным стрелецким пятидесятником.

— Едешь по делу государеву. Лошадей на подставах требуй, к воеводам жалуйся. Дождешь государев ответ и айда обратно, без задержки, — наказал он пятидесятнику.

В тот же день послал «Святого Петра» к Двинскому устью, чтобы оберегать французские суда и привести их под конвоем в Архангельский.

В порту разгружались голландские купцы. На одном из судов доставили купленную Петром год назад тридцатидвухвесельную галеру в разобранном виде. Царь хотел использовать ее для походов по Волге на Каспий. Но недавно передан был наказ царя: «Не мешкая отправить «члены» галеры водой в Вологду, а оттуда в Москву».

— Замышляет, какую-нито новую страду государь, — посмеивался Афанасий.

— Как бы не так, — не согласился Апраксин, — ежели галеру указано в Москву везти, значит, для какого-нито дела.

Тут же вспомнил воевода о заботах:

— Что делать-то, отче? В уезде голодуха, по деревням старые да малые да бабы с голоду помрут. Нынче указ торговым нашим лавкам дал — четверть на продажу отпускать за десять алтын, не более. Токмо беда, сусеки у наших купчин пусты. Иноземцы, вишь, учуяли в лето, скупили весь хлебушек споро. А я им не указ.