Владимир Москалев - Гугеноты

— Есть человек, который помог бы вам в этом, что не единожды сберегло бы вашу жизнь в кровавых поединках.

— На моем счету около полутора десятков дуэлей, и иногда дуэль заканчивалась примирением, иногда продолжалась до первой крови [74] В те времена именно так иногда прекращали поединок по взаимной договоренности обеих сторон. , чаще — не моею.

— Вас называют «одной из лучших шпаг» Парижа…

Лесдигьер махнул рукой:

— Полно вам, эти слова исходят из уст льстецов.

Рене продолжал:

— А хотелось бы вам, чтобы о вас говорили, как о лучшей шпаге Парижа, которой нет равных?

Лесдигьер безмолвно уставился на собеседника, не зная, как реагировать. Заслужить такое прозвище значило быть в чести у королей и всего двора, иметь массу любовниц, вызывать зависть придворных и одновременно — страх перед поединком с таким противником. Иметь подобное прозвище — значит, быть на устах всего Парижа! Это был предел мечтаний истинных честолюбцев, но, поскольку Лесдигьер не принадлежал к их числу, то он лишь виновато улыбнулся и пожал плечами.

— Это только часть того долга, что я плачу вам, — произнес Рене, поняв колебания лейтенанта. — И вы должны ее принять, ибо она исходит от чистого сердца.

— Я поступил бы неблагородно, если бы не принял этого вашего дара, — ответил Лесдигьер, — но…

— Как вы понимаете, — продолжал Рене, не обращая внимания на его возражение, — я имею многих знакомых, как в Париже, так и за его пределами. Среди них есть человек, которого зовут дон Альварес де Латемер. Он испанец, но в данное время живет во Франции, близ Парижа. Он — учитель фехтования.

Заинтересованный, Лесдигьер внимательно слушал собеседника.

— Этот человек у себя на родине, — говорил Рене, — приобрел славу непревзойденного мастера шпаги и стал зарабатывать на жизнь тем, что давал уроки фехтования всем желающим. О нем узнал король и пригласил его к себе во дворец. С тех пор он стал придворным учителем фехтования, имеющим законное жалованье. У него брали уроки члены королевской семьи, в числе его учеников были император Карл V, король Филипп II и даже герцог Альба. Король частенько любил устраивать у себя во дворце развлекательные зрелища, и Латемер, будто гладиатор на арене, дрался то с одним, то с двумя, а порою и с тремя противниками одновременно из числа сиятельных вельмож королевского двора либо послов иностранных держав, которые тоже не прочь были поразмяться и испытать на себе искусство такого незаурядного бойца.

И все, казалось бы, шло хорошо, но на беду у Латемера была красавица жена, которую однажды он имел неосторожность представить королю. Тот воспылал к ней страстью и начал преследовать, в открытую восхищаясь ее прелестями, умаляя при этом достоинства собственной супруги. Елизавета, истинная дочь королевы Екатерины Медичи, решила вопрос просто — приказала своим людям отравить соперницу. Латемер, узнав об этом, кинулся к королю, думая найти у него защиту. Однако реакция была прямо противоположной — он приказал схватить учителя и упрятать в тюрьму как злостного клеветника, распускающего слухи о коварстве супруги. Но Латемеру удалось, подкупив своих стражей, бежать, и они с женой немедленно покинули пределы Испании, обосновавшись в пригороде Парижа.

Однако Елизавета не успокоилась и приказала выследить и уничтожить соперницу. Шпионы Елизаветы выследили беглецов и попытались отравить супругу Латемера с помощью яблок, которые она купила на рынке. Несчастная была уже при смерти, когда Латемер разыскал меня. Я сразу понял, в чем дело, и дал ей сильнейшее противоядие. Еще день после этого женщина металась в бреду, потом ей стало лучше, и через неделю она окончательно поправилась. Супруги снова сменили адрес и теперь живут одиноко, всеми забытые, близ Монмартрского аббатства, у стен замка Поршерон.

— Вот она, благодарность королей, — мрачно изрек Лесдигьер. — Сильные мира сего не любят, когда кто-то в чем-то их превосходит.

— Едва супруга Латемера выздоровела, — продолжал миланец, — он поклялся, что воздаст мне за добро, — только пожелай. Но мне ничего не надо было, я даже денег не взял с него. На прощание Латемер дал мне перстень и взял с меня слово, что, как только мне понадобятся его услуги, я приду к нему или пошлю человека с этим перстнем. Теперь этот час настал.

Рене открыл дверцу шкафа, достал оттуда шкатулку, извлек из ее недр какой-то предмет и протянул его Лесдигьеру:

— Вот этот перстень! Берите его, он ваш.

Лесдигьер, растроганный до глубины души, с благоговением принял из рук Рене изящный перстень с кровавым рубином в центре и двумя маленькими камешками по краям.

— Как мне благодарить вас за это, мэтр Рене? — спросил Лесдигьер, надевая перстень.

— Я только плачу свой долг, — ответил алхимик.

— По каким признакам я найду дом Латемера? Спрашивать об этом у прохожих, очевидно, не стоит, ведь вы говорили, он живет уединенно, опасаясь мести испанцев.

— У него небольшой двухэтажный дом с мансардой под красной крышей. Слева — сад, он выращивает там цветы. Сразу за домом — мельницы аббатства, справа — развалины древнего монастыря.

— Благодарю вас, Рене. Лучшего подарка мне никто в жизни не делал. А в благодарность за науку я предоставлю ему и его жене житье во дворце Монморанси, где он будет пребывать в безбедности и безопасности до конца своих дней. Представляю, как обрадуется герцог такому знакомству.

Рене одобрительно кивнул:

— Латемер сделает из вас незаурядного фехтовальщика, равного которому не будет ни в Париже, ни за его пределами. Он научит вас сражаться против двух, трех, пяти самых искусных бойцов, не чета тем, которые пытались убить меня, — добавил аптекарь и замолчал.

Поняв это как сигнал, что беседа закончена, Лесдигьер вознамерился проститься и уйти, но Рене остановил его:

— Постойте. Это лишь часть моего долга, выплаченного вам.

Лесдигьер в замешательстве вновь опустился на стул. Что еще хочет предложить ему парфюмер?

— Теперь я уже теряюсь в догадках, мэтр Рене. Поистине, вы чародей, коли вознамерились за спасение одной вашей жизни подарить мне несколько.

— Воистину так, — молвил миланец, — но, поверьте, я сделал бы такой подарок не каждому. Вы благородны, честны и не честолюбивы.

— Вы преувеличиваете, мэтр.

— Ничуть. Имея за плечами не один десяток прожитых лет, я научился разбираться в людях и могу безошибочно определить нравственный мир человека, стоит мне понаблюдать за ним несколько минут. За вами я наблюдаю уже давно, и поэтому ошибки быть не может. А теперь слушайте внимательно, ибо опасность, нависшая над вами, гораздо страшнее, нежели дюжина шпаг, направленных в вашу грудь.