Ада Федерольф - Рядом с Алей

Мы с Алей решили продать наш дом по самой низкой цене, он ведь был крошечный и стоял на самом берегу, что было опасно в половодье.

Итак, мы первые объявили о продаже своего дома, сарайчика и ухоженного огородика за 3000 рублей, и он был вскоре куплен трактористом, который отбывал ссылку по бытовой статье. Продали еще два-три дома подешевле, а остальных, новых, добротных, никто так и не купил. Население правильно рассудило: «Из-за дома не останетесь, а как уедете, мы его даром получим». Мы в душе себя хвалили, что не замахнулись на большую цену и получили деньги на отъезд домой.

Последние месяцы к Але относились в клубе очень хорошо, откровенно выражали огорчение, что она уезжает, были даже робкие предложения остаться на любой должности и оформить договор на хороший оклад. Аля только отшучивалась, и все понимали, что удержать нас невозможно ничем.

Прошли еще один-два спектакля, и сезон был окончен…

В последнее наше ссыльное время стало легче с работой, и мне предложили место кухарки в экспедиции, так как последняя моя работа в женской консультации была временной и меня снова уволили.

Экспедиция занималась картографическими работами и аэрофотосъемками. Размещалась она в помещении еще не совсем достроенной торговой школы, где было холодно и всюду продувало. Предполагалось утеплить стены и поставить новые печи, а пока что экспедиция ютилась в двух комнатах, где люди и спали, и работали. Над секретной частью сделали вывеску: «Вход воспрещен», но там было только старое снаряжение и лыжи. Партия состояла из семерых человек. Были двое молодых ленинградцев, 22 и 23 лет, пожилой военный, секретный работник, два летчика да две женщины, обрабатывавшие карты и сведения, полученные при полетах. Начальник Татьяна Сироткина прилетала из Норильска. Восьмая была я.

Мне показали имеющиеся продуктовые запасы, я пришла от них в ужас. Оказалось, что экспедиция тут была уже несколько месяцев. Они истратили все мясные консервы, потом пошли рыбные. Сахар, сало, белый хлеб покупали в поселке. Когда кончились консервы, они принялись за крупу и мучные изделия. И вот тут оказалось, что крупа покрыта слоем мышиного помета и нужна опытная хозяйка, которая бы ее очистила. Кто-то сказал про меня, и меня пригласили, объяснив, что из центра было предупреждение, что местных, непроверенных и непартийных можно принимать только на наружные работы: уборка, пилка дров. Ночевать, находиться в помещении посторонним не разрешается, но можно их включить в пищевое довольствие и платить, как обслуге. Пожилой военный предупредил, что работа секретная и я не имею права заходить в запретное помещение.

Кончились все эти строгости тем, что мы сдружились. Женщины меня без конца хвалили за изобретательность, поскольку мне все же удалось очистить крупу от помета. Видела я, как люди на севере, собрав с кустов деревянными гребешками ягоды голубики, ссыпали их на шершавую необструганную доску, которую одним концом опускали на мешковину, а другой поднимали на полено. Ягоды были тяжелее листочков и, кроме того, скользили, скатывались на мешковину, а весь мусор оставался на доске. Вот так я и поступила с крупой: крупинки ядрицы были тяжелее помета, они скатывались по шершавой доске вниз на мешковину, а помет оставался. Меня никто не спрашивал, почему я попала на север. Я старалась держаться у печки, никого ни о чем не расспрашивала и остерегалась оставаться одна в помещении.

Однажды я страшно испугалась. Дело было так. Перед уходом домой я заметила, что дверь кладовой не заперта, сунула руку и попала во что-то мохнатое и мокрое. Захлопнула дверь и в большом смятении, никому ничего не сказав, побежала домой. А по дороге, оглядев руку, увидела, что это кровь. Тут уже заработала фантазия. В кладовой лежит убитый человек. Заросший, в крови. Что мне теперь будет, я ведь последняя его трогала, мне дадут новый срок!

Мысль об убийстве не покидала меня. Дома Аля заметила, что со мной неладно. Я ей призналась, она меня успокоила, что это не могло так тихо, незаметно случиться. Ночь я спала тревожно, а утром раньше времени бросилась на работу. У входа меня встретил военный:

– Как я благодарен вам, Ада Александровна, что вы заметили открытую дверь и заперли ее, а то кто-нибудь еще, пожалуй, украл бы моего глухаря и остались бы мы без обеда.

Мы уже почти все продали, доживали последние дни в опустевшем домике, паспорта были у обеих, оставалось только упаковать то, что забирали с собой, и купить билеты на пароход.

Весна в 1955 году была затяжная, по ночам еще были морозы, все еще плыли небольшие льдины, и первый пароход задерживался. Он появился только 4 июня. Конечно, нас ждали новая неизвестность и новые трудности, но мы были уверены, что хуже не будет, к тому же Алю в Москве ждали любимая тетя Лиля, Пастернак и немногие уцелевшие друзья. На всякий случай взяли с собой носильные вещи, телогрейки, немного подаренных книг и мелочей. Ведь в Москве надо было все начинать (в который уже раз!) с пустого места.

Сбегали мы с Алей по нашим любимым местам. Пристроили у новых хозяев Романа и Пальму. Пальма была со щенком, что упрощало дело: щенок еще был слепой, и она его никогда не бросила бы. За Пальмой мы дали съестное приданое в виде оставшихся у нас круп, картошки и банок сгущенки. Расставание было со слезами, а потом Пальму на несколько дней заперли новые хозяева, чтоб она не появилась в день отъезда у парохода, таща своего детеныша. Люди, прощаясь с нами, не стыдясь, говорили нам хорошие слова и плакали.

Мы с Алей подсчитали наш капитал и разделили его поровну. После покупки билетов на пароход, а затем на поезд у каждой оставалось примерно по тысяче рублей. Але – на ее первые шаги в Москве, мне – на мою жизнь в Красноярске, где мне пришлось еще прожить год одной в ожидании полной реабилитации.

Мы, конечно, обе, не сговариваясь, решили ехать на пароходе первым классом, на верхней палубе. Последнюю ночь мы почти не спали, все время подбегали к окну, смотрели – прибыл ли пароход. Ночь была, как всегда в это время, совершенно светлой. И вот наконец появился пароход. Стало как-то даже жутко, занемело в груди – все! Едем!

Соседи в последнюю минуту перед выходом из домика принесли миску горячих щей с хлебом и ложками. Кому-то мы жали руки, что-то обещали, а сами уже оторвались от этой жизни и тянулись к новой.

На пристани у кассы ко мне подошел молодой летчик из экспедиции. Он желал удачи и долго тряс руку.

Когда наконец с билетами в руках мы вошли в свою каюту, все показалось сказкой. Зеркала, мягкие диваны, собственный туалет, ковры и даже полки для книг. Пароход совершал первый рейс – он был построен в Германии, Все наши провожающие ахали, щупали, садились на диваны, пускали воду, поздравляли и благословляли.