Владимир Шатов - Между жизнью и смертью

- Нечего людей пугать!

Собеседники посмеялись в волю. Сёмен принялся рассказывать новую историю, их у него было навалом:

- Один мужик уронил в лаве сумку с "тормозком", там была банка с икрой баклажанной, которая не выдержала такого обращения.

- Понятное дело!

- Ну, мужик стёкла поубирал с земли, забрал хлеб и сало, отошёл метров на 50, сел в удобном месте и стал с едой расправляться. Мимо проходил горный мастер который не любил когда подчинённые не работают.

- Кончай пузо набивать, пошли покажешь, что ты по наряду сделал.

Мужик безропотно сворачивает остатки «тормозка».

- Пошли! – говорит, а про себя думает: - Как же отомстить гаду?

Не такой он человек, чтобы его можно было так просто оторвать от еды. Пошёл он впереди мастера. Подошёл к месту недавней трагедии, и, указывая на кучку икры, говорит:

- Ну ты глянь, что за люди! – осуждающе покачал головой. - Это ж надо - насрать прямо посреди заезда!

Нагнулся, мазнул пальцем по икре, отправил в рот и добавил:

- Гавно ещё свежее...

Мастер облевал всё вокруг в радиусе 20 метров, спешно выехал «нагора» и в эту смену никому уже не мешал ни работать, ни отдыхать.

- Вот клоун!

Семён хохотал так, что едва не свалился на землю.

- Подожди Пантелеевич! – остановил он изнемогающего от смеха Григория. - На следующий день заходит этот мужик в нарядную. Мастер, увидев его, судорожно дёрнулся, позеленел, и, зажимая рукой рот, выдавил:

- Уйди, уйди отсюда, чтоб я тебя не видел!

- Ещё и от работы откосил!

- Молоток, что тут скажешь…

За весёлой беседой Григорий и Семён не заметили, как дошли до захламлённого шахтного двора. Густую тишину украинской ночи нарушали негромкие разговоры подходящих горняков, да поскрипывание бесконечных канатов копра. Перед спуском под землю, словно перед боем, где-то в глубине души у каждого человека зреет смутное сомнение.

- Выйду ли я обратно на поверхность? Увижу ли опять красно солнышко?

Нет ответов на извечные шахтёрские вопросы, поэтому смиренны разговоры спускавшихся в забой горняков. Никому не дано видеть будущее, которое уверенно и властно пишет собственную историю, с неизвестным никому финалом…

В тот день Ефиму Точилину подозрительно не хотелось идти на работу, впервые за пару десятков лет. Сызмальства шахта для него являлась не только средством добывания пропитания, но и вторым домом.

- Считай полжизни здесь проходит. - Он любил спускаться в лаву, рубить неподатливый уголёк.

После смены с удовольствием общался с товарищами и с радостью возвращался домой, к жене и красавице дочке. Вся его жизнь подчинялась жёсткому распорядку, через двое суток в забой, потом мужские заботы по-хозяйству.

- Пора мать, завязывать с шахтой. - Признался он своей жене Зинаиде Степановне, перед выходом из дома. - Как думаешь, проживём?

- Конечно, Ефимушка! - обрадовалась она. - Давно пора.

- Вот и договорились. - Сказал он и вышел.

Ефим шёл знакомой до боли дорогой и думал почему-то о бане.

- Любая баня место особенное, а шахтная тем более. Тут проходит своеобразная граница, степной водораздел, между обычной жизнью под привычным ласковым солнышком и пугающей глубиной Земли. Общественная баня в любые времена самое демократическое место на свете, ведь в ней нет привычных знаков социального статуса и символов материального положения. Все посетители будто равны перед будущим, одинаково обнажены…

Точилин остановился перед входом на шахтный двор и обвёл затуманенным взглядом родной пейзаж. Сердце внезапно сжалось, будто от предчувствия беды.

- Что уж тогда говорить про шахтную баню? - тяжело вздохнув он и продолжил размышления. - Нет здесь расшитых мундиров и широкополых шляп, отсутствуют лиловые мантии и штаны с лампасами. Публика тут попроще, бывшие интеллигенты и неграмотные мужики. Попадаются там конченые алкаши и солидные отцы семейств, зелёные пацаны и разбитые старики. Заходят туда поселковые куркули и опустившиеся нищие, без копейки за душой. Выходят одинаково одетые шахтёры, и не различишь их корней, званий, социального положения и достатка.

Своего бригадира приветствовали входящие в обшарпанную комнату запыхавшиеся горняки:

- Ефиму Тимофеевичу наше почтение!

- Здорово, мужики!

- Дадим сегодня стране угля, мелкого, но много!

- Дадим! – отшутился Ефим Точилин и прошёл на чистую половину. - Но очень мелкого…

Баня на их заслуженной шахте состояла из трех отделений, чистой, грязной и собственно душевой. В первой стояли плотные ряды вешалок и лавки. Шахтёры не торопясь разделись, за каждым для переодевания закреплено персональное место.

- Главное мужики - не наклоняться! - гоготали возбуждённые парни.

Затем голозадые, с тормозками и сигаретами в руках, все быстро совершили переход в грязную баню. Перед душевой, за замызганным столом сидели банщицы, женщины неопределённого возраста и пили нескончаемый чай.

- По шахтной иерархии они занимают последнюю ступеньку, - почему-то подумал Ефим, - но им на это наплевать. Есть ещё обитающие на шахтном дворе, чёрные от угольной пыли собаки, хотя те не в счёт...

На вошедших мужчин банщицы по привычке не посмотрели, очень надо. За время работы они перевидали столько голых мужиков, что их трудно чем-либо удивить.

- Гляньте, Пашка появился! - Единственный, кто вызывает их неподдельный интерес, молодой Лисинчук.

Он за свои выдающиеся размеры получил прозвище Пашка-тренога. На него, как на невиданное чудо, опять пришли посмотреть банщицы из соседней женской бани.

- Что бабёнки, никак не успокоитесь? – поддел Точилин хихикающих работниц. - О душе пора подумать, а вы всё о том же!

- А тебе какое дело, дядя? – ответила самая молодая и бойкая. - На тебя-то мы не смотрим…

- Очень надо!

- Смотреть-то не на что, – рассмеялась дородная банщица. - Сразу не разглядишь, есть ли что спереди…

- Теперь я точно спать не смогу, буду переживать… - Притворно равнодушно парировал Точилин и проворно прошёл через отделанную метлахской плиткой душевую.

Перед ним туда проскользнул смущённый Пашка, он пока не привык к женскому вниманию.

В грязной бане как всегда висел удушливый смрад, который исходит от потных и грязных роб. К тяжёлой вони человеческий нос быстро привыкает, а вот несколько сотен чёрных шахтёрок, подвешенных на вделанных в потолок крюках, впечатляют...

- Сколько же народа работает в шахте?

Однажды к ним одновременно устроилась большая группа мужиков из Полтавской губернии. Пришли они первый раз в грязную баню, переоделись и, увидев оставшиеся робы спросили:

- А чья это одежда?

- Тех, кого в шахте убило. - Ответил им остроумный Точилин. - Никак родственникам назад в деревни не отправим.